Жил-был раз, жил-был два

На стенах посверкивают вкрапления, похожие на слоновую кость. Габриэль подносит зажигалку ближе и понимает, что это осколки костей. Кусочки берцовой кости, бедренной, черепной коробки, впечатанные в стену с нечеловеческой силой. Он осознает, что здесь ничто не имеет над ним власти, но все равно чувствует, как им овладевает страх. Дыхание учащается в спящей груди, но он пытается сохранять спокойствие. Главное, он не хочет, чтобы стражи подсознательного изгнали его со своей территории. Он хочет разведать дальний конец туннеля и повторяет себе: «Ты ничем не рискуешь, ты ничем не рискуешь…»

Откуда-то издалека, из темной глубины доносится смутный шум. Похоже на робкое мяуканье, и чем ближе он подходит, тем яснее в нем слышатся человеческие нотки. Мяуканье превращается в пронзительные, долгие, безнадежные стоны. Они могут исходить только из горла женщины или ребенка. Слева костяные вкрапления сменились пустыми рамами без полотен, без изображений, даже не рамы, а просто четыре деревянные плашки, расположенные прямоугольником и непонятным образом закрепленные в скале. В этот момент у него мелькает дурацкая мысль: «Во сне гвозди не нужны».

Теперь его зовут голоса. Опасное, неотвязное пение сирен, повторяющих его имя, растягивая последний слог. Габриээээээээль… Габриээээээээль… Сплетаются два разных тембра, и сейчас он уверен: один из голосов принадлежит его дочери. А ведь он его не слышал уже двенадцать лет. Но она там. Она зовет его.

Габриэль пускается бежать. Он испытывает одновременно и огромное чувство свободы, и стеснение в груди. Ничто не заставляет его идти к чернильного цвета нише, откуда доносятся голоса, но он кидается туда. Он хочет знать, что скрывает его амнезия. Все выглядит поразительно реалистично. Увидит ли он вновь Жюли? Сумеет ли прижать ее к себе?

Его сердце – реальное сердце – срывается в галоп. Габриэль чувствует каждое биение, кровь пульсирует в висках, его пугает мысль, что сон может внезапно оборваться. Он не способен понять, сколько времени он бродит здесь внизу, секунды словно растягиваются. Двадцать секунд, минута, десять? Он пригибается, переступая через порог, и вдруг оказывается перед большим круглым зеркалом, перекрывающим туннель. Подносит ближе огонек зажигалки, и серебристая поверхность посылает ему отражение Жюли и какой-то незнакомой молодой женщины.