Жил-был стул и другие истории о любви и людях

Мне бы сказать ему уже всё. Об этих его задумчивых позах, вечной иронии и цинизме – над собой и окружающими, нагрудных платочках, небрежных комплиментах, обо всём, что имеет одну цель – привлечь внимание. Женщин. Сказать ему о Маринкиных слезах. Как уговаривала её не делать глупостей, не уходить с работы. Об Иркиных слезах. И о её восторге от него с самой первой встречи. О том, как с горящими глазами, раскрасневшаяся, словно пьяная, рассказывала мне о том вечере, когда всё началось. О том, как приехала ко мне домой, уселась за чашкой чая напротив и совершенно серьезно сказала – всё, мы вместе. Он всё мне сказал. Будем разводиться… О том, как я растерялась. Не понимала – радоваться мне или хвататься за голову. О чем только не думала в тот момент. И об их детях. И о разнице в возрасте. И о том, что как бы там ни было, а они потрясающе смотрятся вместе. И… что я была бы счастлива, женись он на Ирине… А потом она рассказывала о поездке в Прагу. О том, как обидела его. И хотя уже всё было в прошлом, забылось – переживала. Ругала себя за глупые слова. И снова я представляла себе, как потом, после того как всё утрясется, они будут счастливы… И рассказать, как непросто мне было встречаться и говорить с его Ольгой. Ведь она нравилась мне. Всегда нравилась, пока… пока они были вдвоем… Я даже думала сама поговорить с ней. Избавить его от этого всего. Так, поговорить, как могут поговорить между собой только женщины… И рассказать ему, как тяжело мне было встречаться с Ириной, говорить с ней по телефону, когда мне уже всё было понятно, а она, дура, ещё ничего не поняла… И говорить с ним… Нормально говорить, будто ничего не происходит… И говорить с ним эти два месяца, когда он такой весь из себя грустный и несчастный… не трогайте его… дайте пострадать… а Ирина… моя Ирина… все эти два месяца… лежит дома, отвернувшись к стене… и ничего не хочет… И я так боюсь за неё… Она хотела ребенка. Как он не понял, что от него?! Что хотела быть с ним? Навсегда?!

И всё же она не выдерживает, и слеза скатывается у неё по щеке. Галина, Галина… Я и сам сейчас заплачу. Пусть я и виной всему, и причина её боли, но нет сейчас мне человека ближе. Всё у нас общее – и любовь, и потеря, и невысказанные слова, и сожаления и упреки, и надежды, и память, и слезы. И хочется говорить с ней – рассказать всё как есть. С первого дня, как только увидел её дочку. Как слушал разговоры о ней, как сам случайно их заводил. Рассказать о том вечере, как танцевали. Как сжал ей ладонь, как она заглянула мне в глаза. Как целовались без смущения и неловкости. Как на следующий день встретились на Тверской. От дыхания шел пар – наверное, было очень холодно. А мы шли и шли, болтали, улыбались, говорили друг другу, рассказывали, как, оказывается, мечтали, ждали… всё было так легко… и я целовал замерзшие щеки и пальцы… Рассказать о другом… неожиданном… Как спросила однажды – что дальше? И удивила и испугала этим вопросом. Ведь мне было понятно, ясно сразу – это не навсегда. Пройдет, как и всегда проходило. Но она-то спросила… значит – думала по-другому?!.. Как смотрел иногда на Ольгу – что будет с ней? Вот сейчас улыбается, что-то там рассказывает, историю на работе… а когда скажу, что всё?.. как изменится лицо?.. и вообще – что будет? А дочка?! Ведь в самом деле – так дорожил её вниманием. Так нравилось с ней играть. Ощущать, как тянется, как ждет. Ведь только со мной была такой. Только я с ней катался на ледянке с горы. Только я с ней играл в смешариков. Только я ей читал перед сном. Что с этим-то со всем будет?!

И я уверен, Галина бы меня поняла. Может быть, не согласилась – ведь сама когда-то смогла по-другому, но слушала бы и понимала… А я бы рассказывал, спрашивал, каялся… мне было бы легче. Нам обоим было бы легче. Мы были бы вместе… И я беру её за руку, сжимаю.

– Галина… Галина, что я могу для вас сделать?

Она смотрит в окно. Чуть отвечает на моё пожатие.

– Ничего.

– Знаете… а давайте выпьем? Просто посидим?

Она убирает руку. Поворачивается ко мне.

И как бы я ни копила в себе злость, как бы ни готовилась, как бы ни ненавидела его… но он держит меня за руку. Ищет моей поддержки, хочет поддержать сам… Мужчина, которого любила моя дочь, которая ещё думает – я знаю, что думает! о нем! Как ни странно, самый близкий после неё мне человек. Давно. Почти родной. И мне хочется обнять его, заплакать, простить его, схватить такси и помчаться вместе с ним к Ирине… войти в комнату… увидеть её лицо… оставить их вдвоем… А потом сидеть на кухне… говорить… решить разом всё… Как в кино… А сделать надо совсем другое. И я убираю руку.

– Нет, Петров, нет. На Новый год, или на день рождения – с радостью. За хорошее выигранное дело – легко. Но вот просто так… от избытка чувств… с тобой… нет. Никогда.

И на его глупый вопрос – почему? – я наконец-таки произношу то, что так давно хотела сказать:

– Потому, что ты – дрянь.