Жил человек

- И все-таки, Иван Константиныч, помогать людьми придется. Молодежь из села уходит. Миграция - явление сложное.

Пересекая кабинет, Голованов морщится.

- Не люблю я этого слова! Есть в нем что-то темное, стадное. Вроде косяки четвероногих напролом несутся.

В поисках пищи, воды - чтобы выжить!.. Разве молодежь из сел поэтому уходит? Сыты, обуты - дай бог каждому горожанину! В городе он заведомо этого не увидит, что у себя дома в деревне. Огурец - там прямо с грядки.

Молоко - из подойника, получше магазинных сливок!

А уж воздух - хоть вон в кислородные подушки накачивай да по больницам развози!..

Голованов косится на меня, недоумевая, почему я улыбаюсь - его горячности, его энергичным сравнениям, - жестко трет подбородок; и продолжает ходить, вслух размышляя:

- Уходят потому, что в городе легче найти занятие по вкусу. Обрести профессию. Удобней, наконец, во многих отношениях. Девчата за ребятами тянутся - женихи!

И нечего, по-моему, раздувать из этого трагедию! Уходили, уходят и должны уходить. В армию. Учиться. На заводы, на стройки. Не к чужому дяде! Другое дело, что и этот процесс нужно как-то регулировать. Не доводя до ручки. В селе должно работать столько, сколько нужно.

И те, кто любит землю. Не может без нее. По призванию.

Зная, что им будет обеспечена постоянная работа. А то ведь зачастую круглогодичной занятости нет. Летом - зарез с народом, зимой заняться нечем. И уж тем, кто остается, кто отцов и матерей на земле заменит, нужно создать условия. Такие же, как в городе. Если еще не получше! Отработал восемь часов - отдыхай. В животноводстве - двухсменка. Обязательный выходной. Отпуска.

Отличные клубы, вечерние кафе - как тот же Буров затевает. И, конечно, - жилье, жилье... Вот вам мое частное мнение: не берусь судить, как в других областях, а в нашей, по-моему, обозначается некий перекос.

- С чем, Иван Константинович?

- Посмотрите, сколько откормочных животноводческих комплексов строим! Да как строим - дворцы! Полная механизация, пульты управления, кнопки. Розы между корпусами сажаем! И стараемся не видеть, что люди живут в худших жилищных условиях!

- Ну, это уж крайности, Иван Константиныч!

- Согласен - пускай крайности. До которых доводить нельзя. Не жалеть на это затрат - окупится. И - ломать, ломать инерцию! А то ведь что за чертовщина получается? Даем лес, шифер, стекло - на, стройся! А что строят? Обычную деревенскую избу. Как сто лет назад ставили! Самое лучшее - куцую верандочку пристроят. Все те же две половины - прихожая с кухней да горница. Ну, может, там, в горнице, фанеркой темный закуток отгородят спальня. И получается, что в старую форму все новое содержание втискиваем, запихиваем!

Водопровод, газ, телевизор, холодильник - все сюда же!

Молодежь и от этого убежит: ей, помимо культуры, и культура быта уже нужна!..

- В районе в этом отношении немало и делается.

- Мало! - тотчас же отзывается Голованов; поравнявшись, он садится напротив, пятерней поддевает упавшую на лоб прядь. - Многое - не успел. И уж не успею...

Без меня теперь.

- Почему - без вас?

Взгляды наши встречаются, в черных, под резкими бровями глазах Голованова - и смущение, и огорчение.

- К вам туда отзывают - в область...

После этого находится объяснение и тому, что застал секретаря райкома в кабинете в самое, казалось бы, рабочее, полевое время, и его задумчивая, даже какая-то отрешенная поза - у окна, и девственная чистота его секретарского - другому приготовленного - стола; и, наконец, - его прямые, с острой самокритичной оценкой суждения: со всякого жизненного перевала видней и пройденное и промахи. Упорные и неизвестно откуда возникшие слухи о том, что Голованов в Загорове не засидится - подтвердились, сарафанное радио, как правило, работает без промашек...

Поздравив, говорю Ивану Константиновичу, что теперь-то ему, что называется, все карты в руки, - только что азартно рассуждавший, что да как надо, он становится сдержанным.

- Желания обычно опережают возможности... Хотя, в конце концов, те же желания и приближают.

Любопытствую, кто же в Загорове останется первым, - крутые упрямые скулы Голованова розовеют и секундой позже, услышав ответ, понимаю почему:

- Андрей Фомич, наш предрика...

Мгновенно - словно он возник тут, в кабинете, и сел рядом - вижу его: млеющего в жару в своем официальном черном костюме, при галстуке, утирающего платком мокрые залысины, жестко предлагающего наказать допустившего оплошку председателя, у которого, не разобравшись, гневно ахнул кулаком по толстому настольному стеклу... Удивление мое, должно быть, настолько велико и очевидно, что Голованов, не дожидаясь вопросов, суховато и недовольно - будто вопросы эти все-таки заданы, - объясняет:

- Ничего, ничего... Я вам говорил, район он знает превосходно. Опыта не занимать. - Хмурясь, Иван Константинович убеждает, кажется, уже не меня, а самого себя: - Ничего, ничего!.. Некоторые свои черты... пересмотрит, поубавит. Не один же остается. Есть бюро райкома, обком партии. Секретарь - это вам не удельный князек!..