Жил человек

В окне, за плечами Бурова, видны легкие белые колонны Дома культуры, щит с какой-то афишкой и стоящий рядом зеленый "ижевец" с коляской. Если наклониться чуть вправо, покажется и угол продовольственного магазина, почти сплошь стеклянного; эта часть центральной усадьбы, дополненная, конечно, солидным, из серого силикатного кирпича зданием правления - в котором мы и находимся сейчас, - с клумбами у подъезда и экономной полосой асфальта, похожа на уголок небольшого благоустроенного городка.

Прислушиваясь к деловой беседе, внимательно слежу за Головановым - в ожидании какого-либо знака: чтобы вовремя выйти, не слышать разговора, который неизбежно должен состояться. Прежде всего потому, что - неудобно, но еще и потому, что вообще не хочу слушать такой разговор. Симпатии мои уже отданы этому пожилому, с суховатым интеллигентным лицом человеку, но верю, что он мог натворить что-то такое, за что его надо вытаскивать на бюро - употребляя выражение председателя райисполкома. Жду и оказываюсь врасплох застигнутым.

Говоря о прополке сахарной свеклы, Буров вдруг - безо всякого перехода - спрашивает:

- Иван Константинович, может, хватит нам в прятки играть? Я ведь тоже, как вы, люблю - напрямую.

- Давайте - хватит, - с маху соглашается Голованов.

Чуть замешкавшись, я вскакиваю, демонстративно вынимаю из кармана пачку "Беломора".

- Да курите вы тут, пожалуйста! - Буров машет рукой. - Хотите - вон окно откроем.

Не вставая, он поворачивается, тычком распахивает рамы и снова в упор взглядывает на секретаря райкома, - Все точно, Иван Константинович, было. В среду, можно сказать - в самые рабочие часы, грохнул целый стакан. О причине пока не говорю - неважно... Грохнул, может, там какую щепотку соленой капусты в рот и кинул. И пошел в правление. Позвонили - нужно было чтото подписать...

Я усердно дымлю, стараясь не смотреть на Бурова, - он говорит все так же спокойно, и только побуревшие сухие скулы выдают, что спокойствие это дается ему не просто; усердно дымит и Голованов, своим молчанием как бы подтвердив, что уходить мне не нужно.

- Подписал и сижу тут - в одиночестве, - ровно продолжает Буров. Правленцы мои не привыкли - чтоб председатель косой был. Сами не входят и других не пускают... А входит вместо них - Фомич, его-то не задержишь. Отношения вы наши знаете... без нежностей.

Вошел и с ходу распекать начал - умеет он это - прямо с порога. Ни здравствуй, ни прощай, а сразу быка за рога: "Бардак у тебя, Буров..." Я молчу. Сижу вот эдак же, как перед вами, - рукой подбородок подперши. Спросил что-то, ответил, - может, и невпопад что, не по его. Ну и разило, наверно, от меня - как из бочки. Таких кто, как я, пьет, тех ведь сразу видать... "Да ты что, спрашивает, Буров, - пьяный?" Пьяный, говорю, Андрей Фомич, - неужто не видно? Тут он кулаком по столу и ахнул. Стекло вон какое скрошил - жалко. Кулачище-то подходящий, нерасходованный...

Буров скупо усмехается, сдвигает, справа от себя, стопу газет и журналов - угол шлифованного канцелярского стекла отколот, отбитая часть снежно серебрится мелкими извилистыми трещинами. Ненароком откусив оранжевый фильтр сигареты, Голованов сердито сплевывает с губ табачинки, давит окурок в девственно-чистой пепельнице.

- Много он мне тут... высказал! И справедливого и несправедливого. А я сижу - губы сцепил. Начну, чувствую, - еще хуже получится. С тем он и вылетел, дверью наподдал. - Буров морщится, какое-то время молчит и признается: - Обидно, Иван Константинович, стало... Сорок лет в партии. Никто на меня никогда кулаками не стучал. За последние годы и вовсе отвык... от такого.

Понимаю - нехорошо получилось, не оправдываюсь. Думал уж, извиниться надо - не решил пока: за что?

Голованов закуривает снова, предварительно исследовав мундштук сигареты на прочность; в глазах у него - смешинки, может, несколько смущенные.

- В обкоме один товарищ в таких случаях так говорит: вопроса больше нет. - И деликатно, вроде бы не настаивая, спрашивает: - Андрей Андреевич, если все-таки не секрет: а причина?

- Сорвался, конечно, - просто отвечает Буров. - Старший мой, вы знаете, - на полуострове Даманском...

А в среду в областной больнице младшему операцию сделали. Гнойный перитонит. Жена там с ним. Позвонила, говорит - плохо. Тут еще без дождей без этих - муторно. Все в ту же кучу. Пришел домой - один, как кулик на болоте. Начал обед собирать - бутылка-то и подвернулась. Час-другой, думал, забудусь, усну - понадобилось документы в банк подписать. Верно, выходит, зубоскалят: один выпил - пьянка, десять человек, под какимнибудь предлогом, - не пьянка, а мероприятие. Сейчас-то парень на поправку пошел - вечером с женой разговаривали. А то уж лететь к нему собирался...

Все это Буров произносит на одной интонации, ничего не выделяя - как привык, наверно, и в жизни ничего не делить на свое и не свое. Голованов молча слушает, перегоняя сигарету из одного угла рта в другой, - сдерживая себя, кажется.