Жил человек

- Вот уж к ней, правда, сходите. И ей приятно, лестно будет, и сами довольны останетесь. Я уж сама тут пятнадцать лет, и то - вспомнит что заслушаешься. Начинали-то они с одного пустого монастыря, по крупицам, можно сказать, собирали. Теперь-то нам что! Два корпуса, подсобное хозяйство, сад, легковой "газик", три грузовых. - И с чисто женской непосредственностью перескакивает: - Всю жизнь одна прожила. Так что настоящий дом у нее - тут, у нас.

- Семьи у нее не было?

- Нет.

Александра Петровна отвечает сразу, но в голосе ее - или мне это только чудится - звучит какая-то заминка.

- А у вас какая семья, Александра Петровна? - теперь, чувствую, удобно спросить и об этом.

- О, у меня целый колхоз! - смеется она, мягким и горделивым смехом своим окончательно снимая все мои первоначальные предположения. - Два сына и дочка, уже большие.

Договариваемся, что альбом я заберу в гостиницу до завтра, Александра Петровна неожиданно предлагает, скорее даже просит:

- Давайте на кладбище зайдем. Это рядышком. И я пройдусь, после разговоров.

Вот уж чего не хочется! В последние годы что-то уж слишком часто приходится, по прямой необходимости, ходить по этой последней человеческой дороге; кроме того, такое посещение как бы подтвердит обязательства, которые мне не хочется давать не только кому-либо, а и самому себе - может быть, потому, что они, вопреки желанию, словно нависают над тобой. Но Александра Петровна, направившись уже к вешалке, просит так простодушно, взглядывает так доверчиво, что не смею отказаться.

Досадуя, пытаюсь подать ей пальто, - она как-то ловко, по-девчоиочьи уклоняется.

- Не приучена. Мы тут попросту живем...

Она мне по плечо; почему-то у меня такое ощущение, будто мы с ней знакомы давным-давно. Навстречу, помахивая портфелями, идет ребятня, поминутно здороваясь.

- Наши, - объясняет Александра Петровна и строго окликает рыженького, в распахнутом пальто парнишку: - Громов, застегнись - прохватит.

- Ну уж!

Кладбище действительно оказывается поблизости, разросшийся городок как бы обтек его - остров печальной неизбежности, огороженный деревянным штакетником, за которым темнеют невысокие сосны. Самое подходящее дерево для такого места: всегда зеленое...

Сворачиваем с асфальта; проворно мелькают резиновые сапожки Александры Петровны, разыскивающие для меня несуществующую тропку; неприлично громко, на своем крикливом языке, перекликаются сороки. Под редкими соснами сереют еще остатки снега - слизясь, дотаивая, но тут суше: песчаная, устеленная бурой хвоей почва впитывает влагу, и только глубокая колея всклень налита стылой водой.

- Вот здесь, - говорит Александра Петровна, остановившись у железной, крашенной алюминиевой краской ограды.

У изголовья аккуратной, довольно длинной могилы - обелиск-пирамидка с врезанной фотографией крупнолицего, стриженного под "бокс" мужчины, уменьшенная копия уже знакомого портрета. Немного нелепо, бросаясь в глаза, ярко краснеют полоски ромбов, врезанных посредине продольных стен ограды.

- Это паши младшие постарались. Тайком подкрасили, - объясняет Александра Петровна и показывает расшитой ребячьей варежкой внутрь: - А вот, видите, нынче уже были - цветы оставили. Из Пензы, похож, - ктонибудь из бывших воспитанников. У нас в эту пору таких цветов нет. Мимоза.

Люди моего возраста достаточно уже видели всяких могил, стояли и все чаще стоят у них, поняли и смирились с тем, чего нельзя понять и с чем нельзя смириться.:

Я думаю сейчас о другом. О том, как странно это - знакомиться с человеком, которого уже нет. И что даст это странное знакомство, конечно тебе, пока живому, а ые ему, уже все отдавшему? Постараешься ли забыть о нем, как все мы, живые, в целях самозащиты, стараемся не все время помнить о дорогих могилах - потому что иначе нельзя, невозможно, - или, наоборот, он займет какоето место в твоем уме, душе и, навсегда умолкший, скажет тебе что-то,.через тебя - другому, третьему?..

Противно, как базарные торговки, стрекочут сороки, и кажется, сейчас я понимаю их крикливо удивленные возгласы: "Чего ходят? И чего каждый день ходят? Одно слово: человеки"...

3

Устроившись в гостинице и пообедав, отправляюсь в райком партии. Во-первых, представиться - ревниво районное руководство, когда приехавший из области не объявляется. Во-вторых, еще немного порасспросить о Сергее Николаевиче Орлове - не для какой-нибудь там страховки, а прежде всего потому, что он был коммунистом. И в довершение, еще внутренняя посылка, позыв - поближе познакомиться с первым секретарем райкома Головановым, самым молодым секретарем в области и, говорят, любопытным человеком. До сих пор встречался я с ним мельком, на каких-то областных совещаниях, и грешно упустить случай.