Жиль и Жанна

В этот сумеречный час два одиноких всадника резко выделялись своим роскошным облачением среди похожих на тени вилланов, жавшихся к стенам хижин. Один из них окликнул всадников, преградив им путь. Чтобы побыстрее избавиться от навязчивого просителя, Прела вызвался переговорить с ним. Привлеченный детским визгом, смехом и шушуканьем, Жиль двинулся дальше. Он направил коня в темную улочку, остановился в нерешительности и, снова услышав визг, а затем топот убегающих ног, поехал в сторону доносившихся звуков.

Тем временем Прела, освободившись, пускается за ним. Он также следует за детскими криками. Однако все быстро стихает. Чтобы стук копыт собственной лошади не мешал ему, он спешивается и привязывает ее к какой-то изгороди. Идет дальше и выходит на маленькую площадь, где, словно на карауле, стоит полуразрушенная статуя, в которой уже трудно определить, Святая ли это Дева или Венера.

Жиль здесь, окруженный маленькими оборванцами, взирающими на него в мертвом молчании. Так смотрят птицы, завороженные взглядом змеи. Жиль держит мальчика лет семи-восьми, прижав его к себе. Рука в тяжелой рыцарской перчатке опускается на голову ребенка, затем перчатка летит в сторону, а рука сжимается на хрупкой шее. В этот миг раздается голос Прела:

— Сеньор Жиль!

Жиль похож на сомнамбулу, чьи грезы внезапно нарушены. Он непонимающе оглядывается. Отпускает ребенка, тотчас же растворяющегося среди других детей, и вся стайка убегает с громкими воплями, то ли испуганными, то ли победоносными.

Некоторое время оба мужчины молча смотрят друг на друга. Затем Прела вполголоса произносит: — Да, я знаю, я все понял…

Выражение лица Жиля становится угрожающим. Тогда Прела заливисто смеется и, бесцеремонно схватив сеньора де Ре за руку, увлекает за собой.

— Я все понял и говорю вам: браво! Браво, сеньор Жиль! Но умоляю вас, не стоит это делать впустую! Я хочу сказать: просто для удовольствия. Вернее… только для него одного.

Они находят лошадей и садятся в седло, и пока они не скрылись из виду, звучат красноречивые рассуждения Прела:

— Знаете, кто был человек, только что остановивший нас? Священник… именно священник. Отлученный, проклятый, гонимый Церковью. Увы, бедняга слишком любил женщин, спиртное, игру, деньги. Но священник — он и есть священник и пребудет таковым вечно. Ему было дано право святить облатки и отпускать грехи, и никто не может отобрать у него этого права. Так вот, он предлагал нам свои услуги: вызывание темных сил, напускание порчи, черные мессы. Не кажется ли вам, что это всегда может пригодиться?

Они погружаются во мрак, откуда, словно сквозь сон, доносятся тяжелые слова:

— Смерть… жертва… есть некий внеземной мир, лучезарный, который… могущество и слава…

Отныне флорентиец использовал любую возможность, дабы убедить своего хозяина в том, что от неба его отделяет лишь огненная завеса и только алхимическая наука сможет помочь ему пройти сквозь нее.

— Огонь, — говорил он ему, — самый злобный из всех тиранов, но самый лучший из всех слуг. Надо лишь суметь приручить его.

Чтобы приручить огонь, в просторном помещении под крышей замка он устроил алхимическую лабораторию. Разумеется, там были горн с вытяжным колпаком, кузнечный мех, наковальня, плавильня с литейными формами и тиглями, но предметом особых его забот был тонкий и хрупкий арсенал перегонки: кубы, перегонные кубы без шлема, реторты, змеевики, черпаки и самое главное — величественная химическая печь с отражателем, где пламя столь размеренно, что напоминает саму жизнь.

Там, под кровлей из розовой черепицы, обласканной серебристыми лучами луны и крыльями сов, они проводили ночи напролет. Прела все время говорил вполголоса, так что Жиль никогда не знал, обращался ли он к нему, шептал ли молитвы или же магические заклинания. Флорентиец строил свои эксперименты, исходя из двойственного естества огня, который есть жизнь и смерть, чистота и вожделение, святость и проклятие. Он утверждал, что небесный странник — так именуется взыскующий алхимик — достигает одного из полюсов лишь затем, чтобы тотчас же обратиться к другому, в силу игры природы, основанной на постоянном изменении сущностей: избыток холода вызывает ожог, страстная любовь переходит в ненависть. И это изменение может быть как доброкачественным, так и злокачественным. Грешник, низвергнутый в преисподнюю, но не утративший веры, мог выйти оттуда, облеченный невинностью. Костер, где сжигали ведьм, не был наказанием или способом избавиться от проклятого существа — подобно смертному приговору, вынесенному мирским судом. Это было очистительное испытание, предназначенное спасти душу, которой угрожала серьезная опасность. Святая Инквизиция мучила и сжигала, проявляя поистине материнскую заботу о заблудшем.

Слушая такие рассуждения, Жиль постоянно вспоминал костер в Руане и Жанну, корчившуюся в огне.