Далее, — по словам Епифания, — задолго до Иисуса слово «апостолы» было употребительным именем для помощников первосвященника, каковые вместе с ним составляли одну корпорацию, с ним совещались о законе и, прежде всего, имели задачей сообщать остальным верующим распоряжения своего начальства, а также собирать подати или налоги в пользу Храма с находившихся вне Иерусалима иудейских общин. И в Иисусе видели первого первосвященника.
При этом первосвященник, чтобы придать своим требованиям характер обязательности, так же выставлял себя преемником Моисея, как римский папа, «наместник Христа на земле», выдает себя за «преемника апостола Петра» и, через него, Иисуса, и он требовал для своих посланцев такого же уважения, какого требует Моисей для двенадцати начальников — князей колен израилевых, или папа — для своих кардиналов и епископов.
С распространением иудейской религии число этих «апостолов» должно было возрасти до семидесяти или семидесяти двух, каковые были даны в помощь или подчинены первым. Ведь и сам Моисей, говорят, избрал себе в помощники семьдесят старейшин (Числа, 11, 16, 25).
Также синедрион, иудейский совет, состоял из семидесяти членов, а ветхий завет был, якобы, переведение еврейского языка на греческий семьюдесятью переводчиками. Поэтому и в евангелиях к двенадцати апостолам присоединяется более широкий круг, из семидесяти или семидесяти двух, учеников, а Иисус, — по свид. Луки, 10, — рассылает их по свету на проповедь евангелия. Здесь сыграло свою роль также древнеиудейское и раннехристианское представление, что на земле существуют семьдесят или семьдесят два народа и столько же различных языков, а посему соответствующее число учеников, по-видимому, указывает или намекает на мировое значение Иисуса и его царства[33]
. В так называемом «Учении двенадцати апостолов» или «Дидахе», которое было найдено в 1873 г. и через десять лет напечатано, мы имеем перед собою прямое свидетельство первоначально чисто иудейских апостолов. Оно в своей позднейшей, переработанной христианской рукою, форме содержит такие представления, которые проливают яркий свет на предположение о существовании дохристианского культа Иисуса и показывают, что уже в этом культе существовала «вечеря» с причащением вином и с числом двенадцати участников[34].После всего этого ни число двенадцати учеников, ни утверждение, что Иисус вообще имел учеников, не может претендовать на историческую истину, а вместе с тем, на том же основании, падает также предположение о первенстве Петра среди учеников и возведении его в достоинство «князя апостолов». Развенчиваемый же Петр выступает перед нами тем, чем он был на самом деле, — плодом фантазии, образом, измышленным в интересах притязаний на мировую власть римского «верховного пастыря».
Однако, поборников «воздвигнутой на этой скале церкви» не так-то легко убедить. Они указывают на Иоанна, 21, 15 сл., где Иисус на заверения Петра в своей любви говорит ему и даже дважды: «паси овец моих». Вот, — утверждают наемные писаки римской церкви, — вот «документ об установлении» примата (первенства) Петра, «назначение его на высшую должность пастыря»! А Ватиканский церковный собор, как на Матф. 16, 17 сл. и Луке, 22, 31 сл., так и на приведенном месте из евангелия Иоанна, основал (!) догмат (учение) о непогрешимости папы. Ну, участники собора, конечно, знали, что делали, ведь. в тот момент их «озарял или просвещал дух святой». Но нам, имеющим в своем распоряжении только свой человеческий разум мирянина, нам этот разум к такому, скажем прямо, странному толкованию тех мест запрещает относиться спокойно.
Ведь, во-первых, выходит, что вышеприведенными словами Иисус из милости к Петру снова вернул ему свою любовь после того, как последний чрез свое позорное отречение потерял данное ему, положение пастыря душ.
Далее, это место, — как теперь общепризнано, — является позднейшей прибавкой к евангелию Иоанна, следовательно, слова «паси овец моих», конечно, не произносились историческим Иисусом.
Наконец, также и эти слова были просто заимствованы, вычитаны со звездного неба, так как Кефей (созв.), астральный представитель Кифы — Петра, изображался в виде пастуха с овечками. Обычно же в Кефее видели отца Андромеды, правителя солнечной страны — Эфиопии, и представляли его бородатым мужем в длинном, перехваченном поясом, одеянии, с тиарой (фригийской шапкой) на голове и с распростертыми руками. На это намекают дальнейшие слова евангелия Иоанна, когда Иисус говорит Петру: