Жил ли апостол Петр?

Замечательно то, что несмотря на вероисповедную нетерпимость, — этой под­ложной католической грамотой защищали свои права на поместья и богодухновенность рабства: церковники Константинополя, когда он сделался «Вторым Ри­мом» и церковники Московского государства, когда Москва стала именоваться «Третьим Римом». Московские цари-помещики по Степенной книге стали происходить от... це­саря Августа.

На московских соборах 1503 и 1551 гг. это «Дарение Константина» духовен­ством уже было использовано, как основание к их священным правам на кре­стьянскую землю и божественную подзащитность от революционных потрясений. Этот мошеннический акт был помещен в Стоглаве и в приложениях к Корм­чей Книге, изданной при патриархе Никоне и сослужил немалую службу правосла­вию в деле защиты своего живота.

Само собою разумеется, что все легенды об апостоле Петре, церковные проделки с его мощами, подложные дарственные и тому подобные «юридические» акты нужны были церкви, крупнейшей помещичьей организации, как защищаю­щий их меч.

Политическая полиция этой экономической организации, — святая инквизи­ция, не во имя борьбы с ересями и с еретиками, — жгла на ее кострах и пытала сотни своих классовых, политических и личных врагов и боролась с торжеством науки.

То была война паразитизма с Трудом и Наукою. Как видим, — миф об апостоле Петре был не малою спицею в помещичьей колеснице римского папы. Миссионеры, наместники апостола Петра с крестом впереди, что означает империалистические пушки сзади, — и по сегодняшний день оказывают не малую помощь капитализму — в совместном ограблении черных, желтых и белых рабов Старого и Нового света.

Вот почему издательство «Атеист» считает целесообразным бросить по­сильный сноп света, на того Петра-камня, на коем господь создал свою церковь, юже и врата ада не одолеют. Преодолеть эти «врата ада» конечно, можно лишь активною борьбой с на­садителями «господа».

В заключение одно замечание: данная книга снабжена переводчиком ри­сунками и примечаниями. Эти примечания, из коих большая часть касается лич­ности Иисуса и его «истории», вызываются стремлением как лишний раз под­черкнуть неисторичность этого Иисуса, мнимо-учителя неисторического же апо­стола его Петра, так и привести ряд ярких примеров эксплуатации церковниками темных масс.

И. А. Шпицберг.

I. ПЕТР В НОВОМ ЗАВЕТЕ.

1. В ЕВАНГЕЛИЯХ.

Когда апостол Петр в ответ на вопрос Иисуса к своим ученикам, — за кого они почитают его, признал его Христом, сыном бога живого, учитель сказал ему:

«Ты — Петр (т. е, «камень»), и на сем камне я создам церковь мою, и врата ада не одолеют ее. И дам тебе ключи царства небесного; и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (св. Матфей, 16, 18-19).

Это место вызвало самые; различные суждения. Римско-католи­ческая церковь обосновывает на нем так называемый примат Петра, учение о первенстве этого апостола перед остальными и, тем самым, свои притязания на господство не только над другими церковными об­разованиями или организациями, но и над душами. Наоборот, проте­стантская критика вообще сходится на том, что это место представляет собою позднейшую вставку, и что вышеприведенные слова, несомненно, не могли быть произнесены Иисусом.

Действительно, если об Иисусе, как его рисуют евангелия, что-нибудь не подлежит сомнению, то, во всяком случае, — только одно, а именно: он меньше всего мог думать об основании общины или церкви в духе римского католицизма. Согласно евангелиям, Иисус верил в ско­рый, уже приближающийся конец света. Возвещением последнего он, говорят, и начал свою проповедь. Оно красною нитью проходит через все его учение, оно является той предпосылкой, которая лежит в основе всего его учения о нравственности и которая одна только придает его назидательным изречениям их поражающую силу и «единственную в своем роде» окраску, не позволяя им превратиться в общие места простонародной нравоучительной проповеди. Иисус до глубины души был убежден в непосредственной близости так-называемого царства небес­ного, т. е. мессианского конца времени, и своего собственного возвраще­ния на облаках небесных для установления столь страстно чаемого всеми царства божия. Он не сомневался, что наступит гибель совре­менного положения вещей и что мир погибнет еще прежде, чем вымрет современный ему человеческий род[2], больше того, быть может, тотчас же после того, как завершится его собственная история на земле; а, в таком случае, мог ли он почти пред самым началом светопреставле­ния основывать что-то вроде церкви? Это столь же невероятно, как и то, что он, будто бы, установил таинство причащения «в своё воспомина­ние»; конец света он видел уже столь близким, что подобным установле­нием названного таинства впал бы в самое кричащее противоречие с са­мим собою[3].