Жил на свете Толька

Что только не лезло в голову в этот тяжелый день. Спать ему пришлось на чердаке городского театра, около горячих труб парового отопления. После кошмарных снов, грязный, измученный, он пробродил полдня по городу, доел остатки чьего-то обеда в столовой и, не в силах перебороть себя, побрел в школу.

Он встал в углу около школьной раздевалки и, глотая слезы, подкатывавшиеся к горлу, смотрел на пробегающих мимо него чистеньких и довольных ребят. Он не заметил, как подошел Вовка и тихо спросил:

— Толь, ты почему в класс не заходишь?

Толька хотел ему ответить, но вдруг отвернулся и заплакал. Вовка растерянно топтался и неловко успокаивал его:

— Не реви, Толька, ну, брось. Пойдем в класс. Наплюй на все. Вере Семеновне я такое наговорю за тебя, такое… — Вовка помялся и, ковыряя носком валенка в щели пола, виновато предложил: — Ты ведь есть хочешь, не обидишься, если я тебе отдам свой хлеб… — Он вытащил из портфеля бутерброд и сунул его Тольке. Увидев, что он спрятал руку с хлебом за спину и смотрит в пол, Вовка заторопился:

— Давай ешь, а я в класс побегу, чернил налью. Я тебя ждать буду, ну? Приходи, ну, ладно? Идет?

Толька стер ладонью слезы, снял пальтишко, проглотил бутерброд и пошел в класс. Вовка вытащил из портфеля новую тетрадку, дал запасную ручку, рассказал, что проходили вчера, и даже сам переписал в Толькину тетрадь примеры вместе с ответами, заданные на дом. Толька приободрился и повеселел. На уроке Вера Семеновна велела Тольке встать, сощурившись, осмотрела его и с усмешкой спросила:

— Пронин, ты, может быть, вообще в школе не нуждаешься? Может быть, слишком грамотен стал?

Толька уткнулся взглядом в чернильное пятно на парте и молчал. Учительница погасила усмешку и выпрямилась, поджав губы:

— Когда кончится твое самовольство? Когда ты станешь серьезным учеником, когда ты перестанешь мучить меня? — Она раздраженно оттолкнула в сторону классный журнал. — Чего только родители смотрят — не понимаю! Ходит грязный, неряшливый, уроков не учит…

Вдруг Вовка вскочил и прерывающимся голосом крикнул:

— Нет у него никого! И вы, Вера Семеновна, ничего не знаете и ничего не понимаете… вот! — губы Вовки скривились, задрожали он, хлопнув крышкой, сел, лег лицом на руки и протянул: — Ему даже есть нечего и ночевать негде-е-е…

В классе были слышны только Вовкины судорожные всхлипывания. Сдерживаясь, чтобы не разреветься, Толька терзал рукой тетрадь и молчал.

— Как нет никого?.. — через некоторое время растерянно вымолвила учительница и, видимо, поняв все, сказала:

— Толя, выйдем со мной.

В классе зашептались, задвигались; кто-то из девчонок удивленно воскликнул:

— А мы не знали ничегошеньки!

В учительской было пусто. Нервно поправляя прическу, Вера Семеновна посмотрела на Толькины драные валенки, по-лягушечьи раскрывшие рты, на его грязную руку, которой он пытался замаскировать дыру на штанах, и дрогнувшим голосом сказала:

— Почему же ты молчал?

Толька уткнулся лицом в ее платье, пахнувшее духами, и разревелся.

Учительница гладила его по голове, что-то говорила, но он не мог остановить слезы. Наконец Вера Семеновна легонько отстранила его, усадила на диван, утерла нос мягким ароматным платком и ушла в класс. Вскоре она вернулась, села рядом с Толькой и тихонько проговорила:

— Сейчас ты расскажешь мне, Толя, все, все, правда?

Он согласно кивнул головой и, все еще время от времени прерывисто всхлипывая, начал рассказывать.

Прозвенел звонок. В учительской появились учителя.

Он замолчал, но Вера Семеновна каким-то виноватым голосом попросила:

— Продолжай, продолжай, Толя, это полезно услышать не одной мне.

Толька чувствовал, что огорчил ее сильно, и ему стало не по себе. Стесняясь учителей, он говорил уже не так свободно, как наедине с Верой Семеновной.

После того как Толька смолк, преподаватели тоже долго молчали. Вера Семеновна вытащила из сумочки носовой платок, выпачканный о Толькин нос, и теребила его пальцами.

Завуч, седая высокая женщина, взяла из коробки папиросу и, постучав мундштуком о край стола, сказала, глядя в окно:

— Да-а-а… хороши воспитатели, нечего сказать! Ребенок больше месяца без родителей — и мы не знаем этого. — Она закурила и, размахивая спичкой, которая не гасла, продолжала: — Ну, ладно, Вера Семеновна — молодой преподаватель, она могла не догадаться, не поинтересоваться, хотя и стоило. Но мы-то, мы-то, что смотрели?

Спичка обожгла руку. Завуч резко кинула ее на пол.

— Плохо, очень плохо мы работаем и с детьми, и с родителями, не знаем ни тех, ни других как следует, а еще жалуемся на скверную успеваемость.

Завуч глянула в Толькину сторону и смолкла. Затянувшись несколько раз подряд, она смяла недокуренную папиросу и другим тоном проговорила:

— К этому разговору мы еще вернемся. А сейчас, Вера Семеновна, идите в гороно и сегодня же устройте мальчика в детский дом.

В буфете горисполкома Вера Семеновна усадила его за столик, купила стакан сметаны и сайку. Толька начал было неуверенно отказываться, но она ласково потрепала его ершистые волосы и шепнула:

— Ешь. Я сейчас вернусь, жди меня здесь.