Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

— Жанна, это было раньше! — прервал супругу Борис Антонович, нетерпеливо барабаня пальцами по поверхности праздничного стола. — Сейчас другое время, другие порядки, свобода от этих старых условностей. Дети давно вместе, почему бы им и не строить свою жизнь? Алешенька, вы ведь еще со школы с Ярославом дружите?

— Со школы? — чувствуя растерянность от того, насколько перепутаны в этих светлых головах простые житейские вещи, переспросила я. — Ну, почти. С первого кур…

— Со школы, пап, со школы. С выпускного класса, — выразительным взглядом предупреждая, что с родителями лучше не спорить, вмешался в разговор Ярослав. — Так что чувства наши, как это говорится…

— Истинны! — понимая, насколько тяжело в этот раз ему дается вольный полет фантазии, подсказала я. — И проверены временем. И можете даже не сомневаться…

На этом месте Жанна Павловна и Борис Антонович, вдруг, словно сговорившись, дружно зашикали на меня, бурно жестикулируя и всем своим видом выказывая смущение по поводу русла, в которое свернул наш разговор.

— Что вы, Алешенька, что вы! — прикладывая ладонь к груди, горячо заговорила хозяйка дома. — В вас мы никогда не сомневались! Даже и мыслей таких не было! Мы, наоборот, всегда радовались, что нашему Ярчику так повезло с девушкой, ведь он вам по-настоящему дорог, это видно, даже по глазам читается! Материнское сердце, знаете, всегда чувствует фальшь в отношении ребенка. Вы любите моего сына — в этом я не сомневаюсь. И поэтому мы так любим вас. Вы же не чужой и родной в нашей семье человек. И мы с Боренькой очень-очень рады, что в новом году у вас с Ярославом начинается новая жизнь! Пусть она будет счастливой! А наше родительское благословение… — Жанна Павловна смущенно покраснела, слегка устыдившись такой старомодной фразы. — Мы даем его вам от чистого сердца!

Я подняла свой бокал с шампанским, чувствуя, что отношусь к пожеланию матери Ярослава с гораздо большей серьезностью, чем обычно.

Немного счастья в новой жизни нам точно не помешало бы.

Спустя несколько часов после наступления Нового Года мы с Яром, с его немногочисленными вещами, легко поместившимися в багажник такси, и коробками подарков от родителей уехали в нашу квартиру.

На новом месте Ярослав освоился очень быстро. Ни его, ни меня не смущало то, что квартирка маленькая и делить нам придется одну комнату — в быту Ярослав был непритязателен и его присутствие почти не ощущалось. Разве что сразу, довольно решительно, несмотря на мои протесты, он отделил себе посуду и всегда ставил ее отдельно от моей, а зубные щетки, расчески и другие предметы личного обихода — просто-напросто прятал. Я понимала, что это не от подозрений в том, что я буду на них тайно посягать, просто, таким образом Ярослав пытался лишний раз подстраховаться.

К счастью, это были единственные признаки того, что он считает себя источником скрытой опасности. В остальном же мне удалось добиться своего — мы больше не трогали тему ВИЧ и того, сколько лет можно прожить с этим диагнозом. Зато мы говорили обо всем, очень много, часто до утра. Сидя на кухне или уже перебравшись в нашу единственную комнату, пожелав друг другу спокойной ночи, мы все равно продолжали болтать, закутавшись в одеяла каждый на своем диване и засыпая посреди разговора, что давало нам новый повод для шуток утром.

В эти праздничные зимние дни я старалась почаще бывать дома, рядом с Ярославом, не тратя времени ни на что другое. Отлучаясь в университет только на консультации и экзамены, которые сдавала очень легко, без привычного волнения и лихорадки, я не смогла оценить по достоинству даже отличные отметки за сессию, которые гарантировали мне повышенную стипендию в следующем семестре. И даже громкие похвалы Вадима Робертовича, которые он выдал при всей аудитории, записывая в мою зачетку наивысший балл, уточнив, что это всего лишь третья и, возможно, последняя пятерка за всю его преподавательскую практику, вызвали у меня лишь показной, неискренний восторг.

Мыслями в то самое время я была далеко — дома, на нашей кухне, рядом с Ярославом.

Поэтому, когда экзаменационная пора закончилась, наступили каникулы, и необходимость бегать в универ пропала, я, наконец, выдохнула с облегчением. В ближайшие несколько недель меня никто не собирался терзать и беспокоить. Даже мой неугомонный учитель по старой привычке снова уезжал на юг в горы. Ведь только там, по его твердому убеждению, можно было по-настоящему расслабиться и отдохнуть душой.