Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

Изначально ожидая, что стажироваться мне придется в небольшой и спокойной редакции, я испытала шок, придя по указанному адресу и оказавшись на пороге огромного холдинга, выпускавшего несколько еженедельников и газет, которые я привыкла видеть каждое утро на лотках торговцев прессой. Офис нашего издания занимал весь третий этаж и напоминал скорее разбуженный улей, вдоль и поперек которого сновали всклокоченные, вечно спешащие корреспонденты и редакторы рубрик и отделов.

— Вот здесь у нас кухня! Вот здесь — курилка! Вот здесь твое рабочее место, но не занимай его долго — вас, стажеров, у меня десять человек, так что драться зубами за компьютер будете сами! Утром приходишь на планерку, получаешь задание и бегом марш работать! Или тебе лучше во вторую смену? Если удобно во вторую — звони заранее, договоримся! Только не забывай напоминать, ясно? Я все равно не запомню расписание каждого! Вас, стажеров, у меня десять человек, где вы только взялись на мою голову! Хотя, я об этом уже говорил вроде бы. Говорил? Или нет?

— Говорили, говорили. Мы, десять стажеров будем работать здесь, за одним компьютером, и терзать вашу бедную голову. Мне все понятно, — не смогла удержаться от иронии я, уж слишком живописной персоной оказался мой новый наставник — заместитель главного редактора, похожий на человека рассеянного с улицы Бассейной, каким его рисовали в наших детских книжках. Только у того на голове вместо шляпы была сковорода, а у этого — вечный карандаш или сигарета за ухом и постоянно съезжающие с носа очки, которые наш куратор постоянно где-то забывал, после чего панически носился в поисках по всем кабинкам и комнатам.

Он был молод — старше меня не более чем на пять лет, поэтому категорически отмахнулся от уважительно «Руслан Евгеньевич» и, возмущенно вращая глазами, приказал называть себя Русланом и никак иначе.

— У нас тут все просто и без лишнего выпендрежа! Вас, салаг, никто не заставляет смотреть мне в рот и соглашаться с каждым словом! Есть свое мнение — высказывай! Спорить можно, тупить — нельзя! Усекла? Точно? Ну, тогда бегом марш, занимай компьютер, раскачиваться некогда!

С того самого момента моя жизнь превратилась в сумасшедшую карусель. Дни пролетали с устрашающей скоростью и я, поначалу красневшая от соседства маститых журналистов, вскоре перестала обращать внимание на имена и регалии. Отныне этот безумный улей стал моим вторым домом, родным и любимым.

Учеба постепенно отошла на второй план — все, о чем я мечтала сидя на парах, а иногда тайком от Вадима сбегая с них, — это побыстрее оказаться в редакции. Каждый наш день представлял собой новый информационный взрыв, мы жили и дышали от одного громкого события до другого, бурно обсуждая все сенсации (особенно, если «бомбанул» наш редакционный материал от спецкорров). Вместо демократичного «Привет!» у нас с порога выкрикивали «Ну что, слыхали?», а совместные перекуры напоминали скорее мозговой штурм — и пользы и веселья от них было больше, чем от традиционных планерок у редактора.

Несмотря на опасения, что я не выдержу, не потяну такой реактивный темп работы, адаптировалась я достаточно быстро — школа молодого бойца, пройденная на втором курсе с Вадимом, принесла свои плоды. Теперь те вопросы и задания, над которыми долго коптели мои собратья по стажировке, я решала быстро и почти не задумываясь.

Наш рассеянный и вечно путающий имена начальник Руслан оказался наставником более щадящим и не мучил нас сложными заданиями. Вместо этого он гонял стажеров по мелочевке — соцопросам, непыльным пресс-конференциям, культурным мероприятиям и церемониям открытия детских садов или монументов сомнительной эстетической ценности. Не делая ставку на качество работы (все эти материалы при самом удачном раскладе шли в самый хвост номера) он, тем не менее, брал количеством. Так что бегали мы, сбивая ноги, по всему городу часы напролет, возвращаясь в редакцию для обработки материала едва тепленькими.

И все бы было хорошо и здорово, да только за первые пару месяцев мне успели осточертеть и новые песочницы, и митинги вегетарианцев, и фестивали детского творчества, от которых на утро болела голова. После еще одного подобного мероприятия — слета юных театралов, которые дребезжаще-ломкими голосами декламировали монолог Чацкого или объяснение Ромео и Джульетты, а высокая комиссия в зале тихо попивала плохой коньяк из-под полы, щедро наливая прессе как соратнику по несчастью, я не выдержала и пожаловалась Вадиму.

Мне едва удалось сбежать с грандиозного банкета, на котором слуги Мельпомены, пресытившись искусством, устроили небольшую вакханалию. Встретившись с учителем в кафе рядом с нашим университетским корпусом, я все пыталась залить обжигающе крепким кофе последствия ужасных спектаклей и еще худшего коньяка.