Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

Замерев в странном, завораживающем оцепенении, я с удивлением чувствовала, как просыпается мое тело, так долго не дававшее знать о себе, как оно выходит из летаргии, заставляя бурлить кровь и бешено биться сердце, как пробуждается страсть, которая и есть жизнь. Внезапно мне так захотелось жить — по-настоящему, упоительно, стирая поцелуями губы в кровь, прожигая бессонными ночами незаживающие раны в сердце, как это было когда-то раньше, давно.

И в тот самый момент, когда руки Вадима, сжимавшие мои плечи, стали обжигающе горячими, а губы приблизились к моим почти вплотную, и он застыл, сдерживаемый остатками удивления и неверия в происходящее, я увидела перед собой лицо другого человека.

Другие глаза — черные, пронзительные, с густыми ресницами под смоляными бровями смотрели на меня из прошлого поразительно реальным взглядом. Другие губы, несмотря на расстояние в тысячи километров, были готовы встретиться с моими. И стук другого сердца — сердца Марка я вновь услышала вместо своего собственного. Наваждение было таким прекрасным и одновременно устрашающим своей реальностью, что я дернулась, как от удара током, мгновенно разрушая то ощущение волшебства и притяжения, которое так явственно и сильно заискрило между нами.

Вадим сразу же это почувствовал — и остановился, не двигаясь дальше, предоставляя мне выбор: немного податься вперед и замкнуть, наконец, этот круг или не шевелиться и оставить пусть очень тонкую, но все же, преграду.

И я не сделала ничего. Ни шага, ни движения ему навстречу.

Спустя несколько долгих секунд он медленно отстранился от меня, отвернулся спиной, подошел к окну и уставился на заснеженный пейзаж за стеклом.

— Значит — нет? — угрюмо подытожил он, не оборачиваясь.

— Пока что… нет, — выдохнула я, все еще не в силах сдвинуться с места.

— Понятно. Завуалированная враньем вежливость. Алексия, давай уже на чистоту. Нет так нет, переживу. Вот только не надо ритуальных танцев и глупых отговорок с этим «пока что».

— «Пока что» значит «не сейчас»! Оно значит «когда-нибудь», «потом»… Я не хочу, чтобы ты воспринимал все это как «нет»! — с неожиданным отчаянием возразила я, глотая слезы.

Как никогда реально, я вдруг почувствовала, что могу быть счастлива с ним, и что Вадим, возможно, и есть то самое будущее, полное радости, гармонии и мира, о которых говорил Ярослав.

— Я скажу тебе «да»! — уже не стесняясь того, что плачу, пообещала я. — И я бы уже сказала его… Я чуть было не сказала его! Но пока не могу. Меня еще что-то держит, что-то странное, непонятное… Да только это пройдет. Оно уже почти прошло!

— Понятно, — после небольшой паузы подытожил Вадим, по-прежнему глядя в окно. — Алексия. Я никогда не спрашивал тебя о прошлом, у каждого из нас оно далеко не безоблачное. Но теперь спрошу. И мне плевать, имею или не имею на это право, я хочу знать. Что за чертовщина творилась с тобой в той жизни, раз спустя пять лет ты все еще не можешь ее отпустить? Я знаю, ты росла без родителей, в приемной семье. Так что такого произошло, если тебя до сих пор трясет при малейшем намеке сближение, и я имею в виду не душевное родство, а ту самую физиологию, от который ты так старательно падаешь в обморок. Давай, скажи это мне! — потребовал он, резко оборачиваясь, и на это раз я действительно испугалась.

Глаза Вадима горели огнем неприкрытой ненависти к тому периоду, в котором его не было рядом, в котором все было по-другому, и я была тоже — другая.

Я продолжала молчать, пытаясь подобрать нужные слова, и все равно не зная, как ответить на такой прямой и такой сложный вопрос.

— Это было… насилие? — наконец, озвучил Вадим свою страшную догадку, и казалось, она стоила ему немалых усилий, такой гримасой исказилось его лицо.