Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

Я потрясенно молчала, не пытаясь больше его перебивать — такая откровенная циничность просто-напросто завораживала меня.

— Но что действительно осталось за гранью моего понимания — так это привычка торговаться. Почему-то им всем непременно хотелось узнать цену моей несуществующей привязанности. Одни упорно мерили ее букетами: "Почему ты не даришь мне цветы? Неужели ты меня совсем не любишь?" Да, я не любил и не понимал, какое отношение к тому, что между нами происходит, имеют цветы. Другие начинали требовать доказательства своей значимости в виде украшений и подарков. «Неужели тебе жаль для меня такой мелочи?» — говорили они. Мне не было жаль, я просто не хотел этого делать. Третьи начинали вслух мечтать о каком-то общем доме, машине и семейных пикниках, навязчиво упоминая об этом в каждом разговоре. Чаще всего их мечты исполнялись старым, проверенным способом — час на сборы и деньги на такси. Но переживали мои отказы они всегда очень плохо.

Я долго думал, в чем причина такого странного поведения? И потом понял свою ошибку. Я считал, раз между нами нет любви, значит, не может быть никаких общих планов, никаких иллюзий. Ведь все же и так предельно ясно, без слов. Но, оказывается, для построения этих самых отношений отсутствие чувств с моей стороны не имело значения. Главное, был я — объект, над которым полагалось работать. Это придавало их жизни то ли смысл, то ли азарт, я не стал разбираться. Я просто поумнел. И впредь старался не заводить эти встречи так далеко. Вечер знакомства, ночь, утро — и прощание. Я не получал лишних проблем, женщины не успевали меня возненавидеть. Все оставались довольны. Никакого личного вовлечения, чистый выброс энергии, просто борьба против стресса или усталости.

— Марк. Скажи мне… — наконец, смогла подать я голос. — Когда ты говорил, что у тебя была серая и обычная жизнь — ты же шутил, да? Или просто не хотел меня расстраивать?

— Ну а что здесь необычного? — усмехнулся Марк. — Самый обычный суррогат чувств, которым перебиваются многие. Только некоторые ввязываются в это на всю жизнь, а я просто разграничил сферы серьезные и несерьезные. Серьезно я учился и планировал будущее — карьеру, аспирантуру, дела с отцовским наследством. А эти встречи были так, баловством. В меру вредной, но приятной привычкой. Вот как твои сигареты. Ты курила, а я…

— Все, все я поняла, не надо больше! — поспешила остановить его я, с ужасом понимая, что начинаю понимать выводы Марка и даже его цинично-прямолинейное обращение с женщинами. В памяти, тут же отозвавшись на его рассказы о похожих хитростях, всплыли похожие уроки житейской мудрости, которым меня несколько лет назад обучали соседки по общежитию:

«Мужиков, Алешка, надо воспитывать! Никто сам, добровольно тебе колечко на палец не оденет!»

«Да кто его спрашивать будет! Оглянуться не успеет — раз, два, моя мама его знает, мой папа его знает, не отвертится! А тут я ему еще и ребеночка рожу!»

«А я ему и говорю — вот так ты ко мне относишься! Повел в какую-то забегаловку! А денег на хороший ресторан, значит, зажал, да? Так что езжай теперь домой сам! Я к тебе после этого не пойду!»

Торговля чувствами, манипуляция отношениями, пересчет любви на подарки-поездки-банкноты давно стали так привычны и будничны. И стоило ли удивляться, когда желающих поучаствовать в аукционе покупали и использовали по всем правилам игры, в которую они сами же добровольно ввязались?

От всей этой бытовой философии меня отвлекло успокаивающее прикосновение руки Марка — проведя пальцами по моей щеке, он вновь развернул меня к себе, заставляя взглянуть ему в глаза.

— Мне больше нечего скрывать, Алеша. Я не стал врать тебе, потому что между нами никогда не было тайн. Не хочу, чтобы они были и впредь. И если тебе есть что рассказать мне, кроме того, что я уже знаю, то лучше сделать это прямо сейчас. Чтобы мы действительно разобрались с прошлым и больше к нему не возвращались.

Я молчала, растерянно глядя на него, понимая справедливость этого требования. Теперь я должна ответить откровенностью на откровенность — и не знала, с чего начать. С одной стороны, мне не было чего скрывать, я не пыталась забыться с помощью новых романов или интрижек, с другой — если раньше в моем сердце было место только для одного лишь Марка, то сейчас в нем хранилась память и о других людях, которые значили для меня не меньше.

Марк, как всегда, далекий от колебаний, после пары минут тягостного молчания, положил конец моей нерешительности.

— Алеша, ты же понимаешь, о чем я говорю. Мужчина. Кто-нибудь важный для тебя. Он — был в твоей жизни? — он замолчал, и лишь по тому, как дрогнули его плотно сжатые губы, я поняла, чего ему стоит хранить спокойствие в ожидании ответа на этот вопрос.

С горькой иронией отмечая про себя, как безжалостное сегодня вновь разбило нашу безмятежность, превратив разговор, полный воспоминаний и щемящей ностальгии, в изощренную пытку для обоих, я все же решилась на правду — сложную, неоднозначную, но только правду.