Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ)

Я, начиная уставать от одного и того же вопроса, молча кивнула головой, будто бы коллега мог видеть меня в этот момент.

— Все очень серьезно, Алекси! Даже не представляешь, как серьезно! Слушай меня — у одной из этих эмо-дурочек мать — судья в области. Это жуткая тетка, Алекси, я у нее в универе учился, на начальных курсах, пока она еще так высоко не взлетела. Но характер ее сволочной помню! Она перекусит любого, кто ей поперек горла встанет, а уж за дочуру свою и подавно! Это бульдог, а не человек! Нет, формально ты ни в чем не виновата…как бы… Но ты должна знать, кому перешла дорогу. Клубешник тот, в котором заседала компания, с которой ее дочка спуталась, уже прикрыли сегодня утром. Сразу нашли много нарушений по пожарной и по части санстанции. Говорят, к нашим в литкафе уже кто-то являлся, спрашивал о тебе. В общем, ты это… Ну, предпринимай что-нибудь. Нам не хотелось бы из-за тебя тоже пострадать. Мы-то как раз ни при чем. Я так вообще, можно сказать, всегда за хэппи-энды, — и он нервно рассмеялся. — Так что думай там что-то… Предпринимай. Я тебя предупредил. Пока!

«Ни в чем не виновата…как бы» — вот она истинная оценка степени моей причастности к несчастному случаю. Никто не смог бы сказать, что я однозначно ни при чем, и на мне нет ответственности за поступки легковнушаемых и экзальтированных подростков. Пока что ни один из позвонивших не заверил меня в главном: что я не в ответе за решения тех, кто воспринял мой роман так, как им выгодно — попросту прикрыл им свою глупую идеологию, потому что он оказался для этого очень удобным.

А Марк? На чью сторону встанет он? Нет, в том, что он будет защищать меня в любой ситуации, я не сомневалась — но с каким чувством? С полным осознанием своей правоты или же просто из слепой преданности, внутренне вынеся вердикт «виновна»? Я снова поймала его взгляд в водительском зеркале, более не пытаясь скрывать свою растерянность, и уже было открыла рот, чтобы признаться, что вся эта кутерьма с телефонными звонками не имеет никакого отношения к работе, как телефон опять настойчиво запищал.

В следующую секунду Марк резко ударил по тормозам, и автомобиль, взвизгнув шинами, встал на месте, как вкопанный. Остановка была такой внезапной, что, если бы не ремень безопасности, я точно бы стукнулась лбом о бардачок. Сзади в ту же самую секунду раздался вторящий нам визг колес по асфальту, возмущенное «бибиканье» и громкие ругательства водителя, ехавшего следом.

Испуганно озираясь, все еще сжимая в руках пищащий телефон, я не могла понять, что происходит. Но одного взгляда на побледневшее, с явно обозначившимся скулами лицо Марка мне было достаточно, чтобы понять, что терпение его лопнуло с таким же нервическим визгом, с каким наше авто только что полировало шинами асфальт.

Ситуация ухудшалась с каждой секундой — теперь все, что бы я ни попыталась объяснить, могло быть использовано только одним способом — против меня.

По-прежнему не говоря ни слова, он вырвал у меня из рук звонящий телефон и яростно вдавил кнопку отбоя. По глазам я видела, что Марк едва сдерживается, чтобы не вышвырнуть трубку в окно машины, и возможно так бы и вышло, если бы в этом самом окне внезапно не возникло лицо незнакомца. По голосу и бурно изливающемуся потоку ругательств я определила, что это никто иной, как водитель, сигналивший нам сзади и едва не пострадавший из-за нашей неожиданной остановки.

Теперь он вызывал Марка выйти из машины для продолжения разборок, в случае отказа угрожая вытащить его собственноручно и «набить морду обормоту, купившему права и забывшему купить мозги». Ссора эта, однако, быстро улеглась, после того, как Марк, швырнув мой телефон на бардачок, привычным движением потянулся к портмоне, вытащил оттуда купюру и протянул ее водителю.

— Вот вам компенсация за нарушение. А теперь уберите руки от моей машины, иначе я встану, выйду и сломаю вам шею. Пользуйтесь тем, что дают, и не зарывайтесь. Разбираться с вами сейчас я не буду, — процедил он сквозь зубы, нажимая на педаль газа.

Пользуясь секундным замешательством водителя, автоматически цапнувшего купюру, и тем, что, опомнившись, он не стал бросаться нам наперерез и взывать о поруганной справедливости, мы снова тронулись с места. Я старалась унять дрожь, охватившую меня то ли от мрачно-решительного тона его угрозы, то ли от уточнения, что разбирательств с водителем все равно не будет. Ведь я прекрасно понимала, кому придется выдержать разбор полетов и допрос Марка.

Все, что мне следовало сейчас делать — это просто не ухудшать и без того плачевную ситуацию. Но от крайней растерянности и нервного напряжения, я не смогла удержать очередной неуместный смешок и прокомментировала происходящее наихудшим образом:

— Я смотрю, у тебя настоящая привычка откупаться от всех, да, Марк? Совсем как папочка!

То, что в следующую секунду он сумел удержать руки на руле вместо того, чтобы схватить меня и хорошенько встряхнуть, я могла объяснить только тем, что его досада от точности этого сравнения превышала злость на меня.