Жила-была девочка: Повесть о детстве прошедшем в СССР

– Да ну её, она дура, – машет рукой Виталик и поднимает из сугроба свой пакет с книгами.

Я иду и боюсь поднять глаза на человека, так легко нарушившего непорочность моих губ. Интересно, ему понравилось? Может быть, он захочет повторить? У меня в носу стоит тонкий сигаретный запах, а на губах тёплая влага поцелуя. Мне не было противно. Мне было приятно. Чертовски приятно. Что это значит? Ведь я люблю совсем другого человека. Кажется, я начинаю понимать природу измен. Боже мой, что я говорю? Дедушка, дедушка, хорошо, что ты этого не видел…

Так бывает…

– А Ольга Бондаренко замуж выходит, – я даже не поняла, в каком контексте прозвучали эти Маринкины слова. До этой фразы я слушала подругу вполуха, а после неё – перестала вообще что-либо слушать.

Вот и всё. Прошла любовь – завяли помидоры. Это назревало давно. Последний месяц Чернов метался, как полоумный. Не приходил в школу, пропускал уроки, ездил кому-то бить морду, с кем-то выяснять отношения. Я подозревала, что всё это как-то связано с О. Б. Когда они ссорятся, Серёжка обычно немножко сходит с ума. Но, что всё настолько серьёзно, я и подумать не могла. Наверное, я должна обрадоваться, но ничего кроме обиды за Чернова не испытываю. Ведь он любил Ольгу пять лет. Да ещё как любил! Вот ведь, как бывает… Наигралась и забросила, а же я почти поверила, что Бондариха тоже любит Серёжку. Для меня Чернов – полубог, а для Ольги – глупый влюблённый мальчишка. Интересно, на кого она его променяла? Что теперь будет? Как он переживёт эту потерю? Ведь его любовь была самой, что ни есть, настоящей. Кого теперь полюбит Серёжка? И полюбит ли после такого удара? О. Б. была такой привычной. Я даже не ревновала его к ней, надеялась, что эти длительные отношения постепенно перейдут в привычку, и медленно сойдут на «нет». А они оборвались так резко и болезненно. Я знаю, что болезненно. Рубить по живому всегда больно. Вряд ли Чернов сразу оправится. Теперь он перестанет шутить и прикалываться в школе. Вряд ли в ближайшее время он захочет каких-то отношений. Ведь любовь не выгонишь из сердца в одночасье. Нет, я не желала такой судьбы своему любимому человеку…

Всё рушится, всё меняется. Мы так быстро взрослеем, кажется, ещё вчера Королёвская Анька с Ольгой и Оксанкой прятались от нас с Маринкой в шалаше, который они сделали сами в нижнем саду. А сейчас, Анька уже беременная, Оксанка вышла замуж и развелась, уложившись в два месяца, теперь вот Ольга бросает Серёжку ради построения семьи. Я не успела вовремя добиться его любви, а теперь уже поздно. На следующий год он, вместе с Чистяковым, будут поступать в какой-то колледж. Это уже точно решено. Мишкина мать разговаривала с Натальей об этом. За три оставшихся месяца Чернов не сможет забыть О. Б. и впустить в своё сердце новую любовь, тем более ко мне. Ведь меня он знает с девятилетнего возраста, мы с ним четыре года – соседи по парте. Трудно полюбить человека, к которому привык, как к мебели в доме.

Тяжело переживать крушение надежд, тяжело осознавать, что любимый человек никогда не станет твоим. Чернов так и не подарил мне моих первых цветов, не с ним танцевала я первый танец, не он первый раз поцеловал меня в нецелованные губы. Трудно чувствовать, как уходит счастье. Нелегко понимать, что заканчивается детство.

Как странно устроен человек – судьба избавила меня от соперницы, а мне хочется плакать. Свои замужеством О. Б. сожгла все мосты. В том числе и мои мосты, ведущие к сердцу Серёжки…

Мне больно. Но ему, наверное, в сотни раз больнее.

«Я люблю тебя Серёжа», – пишу я на листочке в клетку.

Но ты никогда уже не узнаешь об этом… Никогда.

Как много мальчиков хороших…

Мы с Нинкой при полном параде, с губами, накрашенными одной помадой, сидим на летней кухне и вслушиваемся в тишину. Сегодня в первый раз мы выйдем на настоящую «улицу».

– Кажется, свистнули, – вздрагивает сестра.

Я приоткрываю дверь: на улице темно и жутковато тихо, только стрекочет ночной сверчок, да яркими звёздами смотрит вселенная.

– Нет. Послышалось, – я закрываю дверь на щеколду и с опаской смотрю на чёрный квадрат окна.

Как всё-таки страшно ночью во дворе. Если через пять минут не раздастся свист, мы пойдём в хату, на тёплую уютную перину. Думали ли мы, с таким трудом отпрашиваясь сегодня на улицу, что во дворе ночью настолько неприятно. И как Королёва не боится сидеть полночи под луной на скамейке? Хотя с Маринкой мне, пожалуй, было бы не так жутко. Сестра сама нагоняет страх. Она вообще всего боится: цыган, темноты, переходить дорогу. И сейчас вот сидит в застывшей позе, разговаривает шёпотом, озирается по сторонам. Я пытаюсь разрядить обстановку:

– Классно, что дедушка отпустил тебя, – говорю я громко, – я даже не надеялась, он же привык, что ты маленькая.

– Не кричи, – снова шепчет сестра, – он ведь и тебя раньше не отпускал.