Читаем Жила-была коммунистическая партия полностью

Впереди предстояли выборы, избирательная кампания и повседневная работа по обеспечению нормальной, спокойной жизни пяти миллионов жителей Санкт-Петербурга.

Но все это уже не имеет отношения к рассказу о первом Российском парламенте, безвестно канувшем в прошлое. По иронии судьбы или мудрости провидения ни один из депутатов, главных виновников свершившихся событий, что поставили страну на грань катастрофы, на руках которых была кровь погибших в этих событиях в октябре 1993 года, – повторяю – ни один из депутатов не пострадал. Так же, как не пострадал ни один из работников аппарата Верховного Совета. Все они были благополучно отпущены по домам, а многие еще и до сих пор продолжают политическую деятельность, делая вид, что ничего не произошло и они ни за что не в ответе.

Однако ответ им все же придется держать перед высшими судьями: историей, Господом Богом и будущими поколениями!

Глава 4

КОНСТИТУЦИОННЫЕ СТРАДАНИЯ


Новая Конституция России рождалась в обстановке ожесточенной политической борьбы, едва не переросшей в октябре 1993 года в гражданскую войну. Почему же именно вокруг этого кипели страсти, а слова "Конституция", "конституционное поле", "конституционный порядок", "легитимность" и т. п. стали наиболее популярными в политическом лексиконе?

Ответ прост. Россия никогда в своей истории не имела конституции в подлинном смысле этого слова. Царская Россия так и не дождалась много раз обещанной народу Конституции – и это было одной из важных причин крушения монархии в 1917 году.

В Советской России за семьдесят пять лет большевистского режима было несколько документов, называемых Конституцией. Но как мало они были похожи на Конституцию, т. е. на Основной закон, по которому живут государство и общество! Призывы, лозунги, декларации – все это превращало советские конституции в идеологическую ширму режима. Они так и остались своеобразными памятниками коммунистической идеологии.

Этим диктовалось и отношение людей к Конституции. Все знали, что она есть, но никто не ощущал ее действия и поэтому не воспринимал всерьез. Если сегодня спросить у большинства моих сограждан, что для него важнее: получить квартиру, купить машину и т. д. или иметь Конституцию страны, ответ однозначно будет в пользу квартиры или машины. Отсутствует понимание того что, пока в стране нет твердого конституционного порядка, никто не может быть спокоен ни за свою собственность, ни за свою жизнь.

Если вспомнить старую притчу о судье, спрашивающем ответчика, как его судить – по закону или по справедливости? – то и сегодня большинство моих соотечественников ответит однозначно: "По справедливости!" Они будут, конечно, не правы. Но неправыми будут и те, кто им возразит, что судить можно только "по закону". Мы слишком привыкли к тому, что закон может быть в любой момент заменен "революционным правосознанием" или подправлен с помощью инструкций и циркуляров. В общем, жизнь приучила нас к тому, что закон как дышло (как повернешь, так и вышло), что судьи независимы и подчиняются только райкому и т. д.

Был закон, по которому подростка, укравшего несколько колосков с колхозного поля, можно было осудить к лишению свободы на срок до 25 лет. Пусть это не ваш ребенок, а соседа, с которым у вас не очень хорошие отношения. Но неужели вы не поможете, если от вас это будет зависеть, спасти его от такого правосудия? А как быть законопослушному гражданину, если издается закон, по которому он обязан под страхом уголовной ответственности доносить на своих близких, включая родителей? И что делать с судьями, ни разу в жизни не выносившими оправдательных приговоров?

Антигуманное законодательство в тоталитарной стране постоянно ставит гражданина в ситуации, из которых нет выхода, вернее есть только один выход – избавиться от такого режима. Но как долго – целых семьдесят пять лет – мы шли к нему!

Закон в правовом государстве должен срабатывать как сигнал красного светофора, предупреждающий, что этого делать нельзя. В тоталитарном государстве закон, напротив, изощренно гибок. Во-первых, он постоянно приспосабливается к меняющимся установкам носителей власти (подобно анекдоту брежневского времени: на вопрос анкеты, были ли отклонения от генеральной линии компартии, ответ гласил – колебался вместе с нею!); во-вторых, он претендует на подсудность не только действия, но и мысли, т. е. того, что подсудно лишь суду совести, Божьему суду!

Для удобства пользования законом была возведена целая иерархическая лестница, наверху которой располагалась Конституция, под нею – слой законов, главным среди которых был Уголовный кодекс – антигуманный и жестокий. Еще ниже – пласт сиюминутных указов Президиума Верховного Совета и постановлений ЦК КПСС (что, впрочем, было одно и то же, так как любой указ рождался в недрах ЦК КПСС). А в самом низу законодательной лестницы – бесчисленное множество ведомственных инструкций, положений и правил, издаваемых местными органами, с которыми ежедневно сталкивался и по которым, по существу, жил каждый гражданин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное