Жила ли Дева Мария?

Сцену эту оплакивания идущего на мучительную и искупительную смерть спасителя женщинами рисует один только Лука, другие евангелисты ее не выводят, хотя мифологически она, как увидим ниже, весьма уместна и выдает один, хорошо знакомый нам, мотив из мифов и культа многоименной богини-матери.

Далее, при смерти и погребении Иисуса (Матфей, 27,55–61; Марк 15,40–41; Лука, 23) присутствует ряд женщин, из которых многие почему-то носят имена Марий. Другой, бросающейся в глаза, странностью является то, что среди всех их мы не замечаем ту, которая, казалось бы, должна была присутствовать там в первую очередь, — богоматерь Марию. Пробел этот, — скажем теперь, — заполняет только Иоанн, самый поздний, по времени написания носящего его имя произведения, евангелист. Он пишет: «При кресте Иисуса стояли матерь его, и сестра матери, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Иисус, увидев матерь и ученика, тут стоящего, которого любил, говорит матери своей: „Жено, се, сын твой!“ Потом говорит ученику: „Се, матерь твоя!“ И с этого времени ученик сей взял ее к себе» (19,25–27).

Есть основание предполагать, что Иоанн вывел здесь мать Иисуса неспроста: она ему была нужна для возвеличения «любимого ученика», которому умирающий учитель, якобы, вручил свою мать и под которым в евангелии очень прозрачно выводится сам Иоанн. Поэтому в следующих сценах у него и остальных евангелистов богоматери мы опять, как-будто, не встречаем. Сцены эти связаны с мотивами самого погребального умащения умершего спасителя и его славного воскресения из мертвых, где опять фигурируют Марии, особенно — одна, странно выступающая всюду там, где мы ждали бы самой богоматери, скорбящей по своему страдальцу-сыну.

Что же касается рассказов евангелистов о смерти, погребении и воскресении Иисуса, то здесь, опять-таки, фигурирует масса женщин вообще, Марий — в особенности. Женщины эти: Мария — мать Иисуса, сестра ее — Мария Клеопова, Мария Магдалина, Мария — мать Иакова и Иосии, выступающая, по-видимому, также под именами Марии Иаковлевой и Марии Иосиевой, затем Саломия, Иоанна и «другие с ними». Характерно, что часть их фигурирует только у креста, часть же мы видим и у гроба. Разительнее, однако, другой факт: мы, как-будто, не находим нигде здесь ни Марфы, ни Марии — сестер Лазаря, которых так любил Иисус и которые, якобы, жили в Вифании, вблизи Иерусалима; зато неизменно всюду выводится Мария Магдалина, прямо замещающая даже самое богоматерь. Не менее странно и то, что последняя фигурирует один только раз у креста, да и то у тенденциозного Иоанна.

Весь этот клубок неясностей находит свою простую развязку в том научно-установленном факте, что в лице всех этих Марий и прочих женщин мы имеем дело, в сущности, с одной только исконно-мифологической личностью, разбившейся здесь на ряд ипостасей, мнимосамостоятельных образов: с личностью Марии, как богоматери скорбящей, бывшей одновременно также девой и возлюбленной умирающего и воскресающего божества. Она выступала пред нами выше, в образе Марии-блудницы, проститутки, умащающей миром, омывающей слезами, отирающей своими волосами и, тем, приготовляющей к погребению спасителя-Иисуса, который является одновременно ее сыном и возлюбленным.

Здесь она выводится как в своем чистом виде — скорбящей богоматери, так и в образах всех прочих Марий, особенно — в лице Марии Магдалины, играющей такую большую роль в сценах распятия, погребения, умащения и воскресения Иисуса. Мария-блудница, Мария-богоматерь и Мария Магдалина — все это один и тот же образ, выводимый здесь под разными именованиями и таящий в себе черты скорбящей матери и возлюбленной своего божественного сына. Мотив скорби, плача ее приводится в отведении ей такого большого места при смерти и погребении Иисуса; мотив нечистой, кровосмесительной любви матери к сыну, Марии к Иисусу, проступает здесь в подчеркивании нежной любви Марии-блудницы и Магдалины к страдальцу, тому же сыну, и обратно — его к ней.

Вместе с тем, пред нами здесь далекий отзвук, полуизглаженный намек на наличие священной, религиозной проституции в культах, многоименной богини древнего Востока, первообраза евангельской Марии. В силу этой проституции культ ее носил развратный характер, а ее образ переплетался с образом богини — проститутки-блудницы. Другой отзвук этого кроется в именовании Марии Магдалиной, собственно — «Мегаделлой», т. е. «уборщицей причесывательницей женских волос, парикмахершей, кауффершей».

Дело в том, что в древности храмовые (и прочие) проститутки обычно были также специалистками, профессионалками по части женских причесок, ухода за волосами и т. п. После всего этого неудивительно, что в Талмуде мать Иисуса определенно называется Мириамей Мегаделлой — Марией Магдалиной, — блудницей и завивальщицей, уборщицей волос, а он сам, — сыном блудницы. С чертами проститутки, — заметим теперь, — Магдалина перешла и в позднейшие «жития святых», превратившись там в раскаявшуюся грешницу. Понятно теперь также и то, почему раньше мы видели странную связь Марии- блудницы с волосами в сцене умащения.