Жила Жизни

Ком рвоты подкатил Митрофану к кадыку, он побежал на улицу. Кузьма, охваченный ненавистью к брату за его глупые, неуместные шутки, в одном нижнем белье, босиком выбежал следом за братом во двор. Митрофан, согнувшись пополам, стоял у сарая, его очень сильно выворачивало наизнанку. Не чувствуя мороза Кузьма подошел к нему, сквозь зубы процедил:

– Маша – не шлюха. Если ты еще раз так ее назовешь, я, клянусь богом , убью тебя.

Митрофан перевел дух.

– Дурак ты, Кузьма. Я за что купил, за то и продаю.

– Не понял ?

– Что тут не понять? Что люди говорят, то я и тебе сказал.

Кузьма не верил своим ушам. Митрофана еще раз вывернуло, он тяжело выдохнул.

– Машка твоя уже несколько дней в караулку к солдатам бегает.

– Побожись !

Митрофан выпрямился во весь рост, посмотрел на брата сверху вниз:

– Ты, Кузьма, обулся бы, застудишься, патом бабы и не нужны будут. Мне об этом Брючков сказал, он ее вчера вечером у солдат в караулке застал, солдат наказал, ее прогнал, она пьяная была, да еще пыталась лезть к нему.

– Он врет. С ненавистью в голосе, выдохнул Кузьма .

– Он на нее сам виды имел.

Митрофан вытер снегом лицо:

– Может и имел, а сейчас не имеет, во-первых, дед ее был замешан с врагами народа со староверами, но он его сажать не стал, так как пожалел его из -за внучки, а сейчас даже жалеет, яблоко говорит от яблони далеко не падает.

Не говоря больше ни слова, Кузьма бросился в избу быстро оделся и сломя голову бросился к дому Маши. Он как ураган влетел на крыльцо, пнул ногой дверь и важно вашел в дом, ему дорогу преградила мать Маши, бабка сидела у окна на лавке. Мать Маши резко спросила:

– Ты что, герой, смелости набрался, если ни одного мужика в доме нет, значит можно двери открывать ногами?

Кузьма поперхнувшись спросил :

– Где Маша ?

– Это у тебя надо спросить, жених.

Неожиданно бабка сильно взвизгнула и чуть было не упала со скамьи, широко раскрыла рот, будто не хватало ей воздуха, при этом широко раскрытыми глазами уставилась в окно, будто увидела самого дьявола. Кузьма и мать Маши бросились как по команде к окну. Волосы на голове у Кузьмы заходили ходуном от увиденного. К дому по улице шла Маша, волосы ее были распущены и рассыпались по старой солдатской шинели, которая прикрывала ее обнаженное тело, ноги у Маши были всунуты в дырявые валенки, одной рукой она волокла на своей шикарной шубе окровавленного деда Пантелея. Кузьма выскочил пулей на улицу, следом за ним – мать Маши. Маша втащила деда Пантелея во двор, увидев мать, выпустила из руки шубу с телом деда, прошла мимо ошарашенного Кузьмы в дом, он проводил ее взглядом, она обернулась перед дверью и проговорила ему.

Сюда больше не ходи, я – шлюха, забудь обо мне.

Кузьма обезумел от отчаяния, упал на колени и что есть силы выкрикнул:

– Нет….!

Маша не выдержала и бросилась к нему тоже на колени, он обнял ее и прижал к себе, она дрожала от холода, торопливо говорила.

– Я хочу умереть, Кузьма … Я ненавижу жизнь … Я наложу на себя руки …

Кузьма успокаивал ее:

– Не говори так, все будет хорошо … я отомщу за тебя, кто, кто ? Посмел надругаться над тобой, любимая.

– Нет, не спрашивай, нет я не скажу тебе ничего, они загубят тебя !

Убью …

– Нет, Кузьма, мы уедем с тобой, мы уйдем в тайгу, подальше от людей,я ненавижу их …

– Да , любимая, да , обязательно.

На следующий день Кузьма, собрав с собой провизии, патронов, ружье и своего пса, ничего не говоря ни Митрофану, ни матери, взяв с собой Машу, он рано утром ушел в тайгу. Дед Пантелей умер через три дня, придя в себя на несколько минут завещал, чтобы Машу обязательно отдали за Кузьму Демидова. О происшедшем судачили в деревне долго, версий было полно, но никто ниразу не упомянул фамилию Брючкова. Судачили, судачили и забыли, тем более никто не смог найти молодых, даже родной брат Кузьмы Митрофан, так как в день их бегства от людей к вечеру началась сильная метель и снег похоронил все их следы, а там и нагрянуло народное гуляние – Новый год.

ГЛАВА 9

Катер – тягач мягко пришвартовался к деревянному пирсу. Он, как это всегда бывало весной и летом, притащил за собой небольшую баржу с торгошами из города. Но на этот раз баржа была переполнена, на ней было много мужчин и женщин, которые, только завидев на пирсе толпу местных женщин, радостно замахали руками и весело гикали. На барже слышалась гармошка и песни. Этот катер и баржа были первой ласточкой с далекой цивилизации. Шляхтин, стоявший на пирсе вместе с Брючковым, поправил на себе портупею, проговорил:

– Вот народ дает, война идет, а они веселятся.

Брючков смачно сплюнул под ноги:

– Может , праздник какой.

На деревянный причал с катера спрыгнули трое: один военный и двое в штатском, у одного из которых была ровно стриженая аккуратная борода. Военный подошел к Шляхтину, резко козырнул, Шляхтин и Брючков ответили ему тем же, он протянул свою руку для рукопожатия, представился:

– Капитан Невинный.

Он кивнул головой на штатских.