Читаем Жильбер Ромм и Павел Строганов полностью

В значительной степени так же поступал и Ю.Н. Тынянов, работая в 1942 г. над рассказом «Гражданин Очер», посвященном истории союза Ж. Ромма и П. Строганова[8]. По печальному совпадению, произведение на эту тему для Тынянова, как и для Герцена, оказалось последним. Правда, материал для пьесы о тех же героях – «Овернский мул[9], или Золотой напиток» – писатель начал собирать еще в 1930 г. Однако когда после эвакуации он оказался в Перми – бывшем центре уральских владений Строгановых (что, быть может, и побудило его вновь обратиться к биографии одного из представителей этого рода), – ему пришлось рассчитывать исключительно на собственную память: все сделанные ранее выписки остались в блокадном Ленинграде[10]. Возможно, именно поэтому автор чрезвычайно широко использовал свое право на вымысел, более чем произвольно изложив факты биографии своих героев. Под его пером старый граф Александр Сергеевич Строганов, человек добрый и открытый, за что и пользовался симпатией и уважением всех (что само по себе большая редкость!) поочередно сменявших друг друга российских государей того времени – Екатерины II, Павла I и Александра I, – предстает желчным фрондером. Теплые и доверительные отношения Павла Строганова с отцом изображены как скрытое противостояние свободолюбивого юноши и барина-крепостника. В изложении рассказчика будущий «гражданин Очер» воспитывается вместе с крепостным мальчиком Андреем Воронихиным, хотя на самом деле тому было уже 20 лет, когда семилетний Павел еще только приехал в Россию. Фантастичен и эпизод встречи Очера с Робеспьером в Обществе друзей закона: хорошо сохранившиеся протоколы этого клуба свидетельствуют, что депутат из Арраса не посещал его заседаний. Перечень подобных отступлений от исторических фактов можно продолжить, но стоит ли предъявлять к художественному произведению те же требования, что и к научному исследованию?

Марк Алданов, которого история необычного союза вдохновила на художественно-документальный очерк «Юность Павла Строганова»[11], напротив, постарался изложить факты с максимальной точностью, без малейшей толики вымысла. Он, как явствует из текста, не только ознакомился с соответствующими историческими работами М. де Виссака, Ж. Дедевиз дю Дезера и великого князя Николая Михайловича (подробнее о них речь пойдет ниже), но и попытался найти во французских архивах документы, относящиеся к пребыванию Ромма и Строганова в революционном Париже, правда, по собственному признанию, не слишком в этом преуспел[12]. По сути, очерк представляет собою краткое художественное переложение упомянутых исторических исследований, сопровождаемое комментариями автора. Выполненные в блестящей литературной манере, эти комментарии окрашены тем легким налетом грустной иронии, который придает неповторимое очарование большинству произведений Алданова.

Любопытно, что, идя в описании общей канвы событий за упомянутыми историками, писатель независим в оценке фактов и порою высказывает суждения, идущие вразрез с общепринятыми. Такова, например, его характеристика Ромма, коего многие современники, а потом и историки признавали человеком весьма умным, но не сумевшим в силу стечения обстоятельств реализовать свои почти гениальные способности. На взгляд же Алданова, «человек он был очень ученый, но не очень даровитый, скорее добрый, чем злой (в молодости и просто добрый). Я никак не берусь судить об уме Ромма, но, не скрою, многое в его сложной биографии объясняется довольно просто, если предположить, что он был глуп»[13].

Впрочем, описывая судьбу данного персонажа, автор далек от ерничества и скорее испытывает чувство жалости к этому, как ему кажется, честному недотепе, из самых лучших побуждений бросившемуся в водоворот революции и там встретившему свою смерть:

Ромму участие в революции обошлось много дороже, чем Очеру. Для революционной деятельности у него не было никаких данных: он был крошечного роста и хил телом, писал плохо, говорить не умел совсем, имел вдобавок твердые убеждения и нравственные принципы. С этим-то багажом он сунулся в революцию! Разумеется, пучина скоро его поглотила. В революциях всегда побеждают негодяи, – так, по крайней мере, сказал перед казнью достаточно компетентный человек: Дантон. Ромм негодяем, конечно, не был[14].

К ученику же Ромма писатель относится с откровенной симпатией: «П.А. Строганов был одним из самых просвещенных и привлекательных людей Александровского времени»[15]. Такая оценка автором очерка этого героя во многом обусловлена тем, что Строганов, по мнению Алданова, сумел усвоить и принести на российскую почву принципы Французской революции, оставшись чужд радикализму ее участников и в том числе Ромма:

Идеи, которые породили настоящий Комитет общественного спасения – парижский, просачивались в далекие углы мира самыми странными путями. И не только просачивались, но и фильтровались: отголоски Французской революции были значительно лучше, чем она сама[16].

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное