Жилье по обману

Натка огляделась. Звать «просто Любу» в гости не хотелось, компанейски сидеть с ней на лавочке во дворе – тоже. На скамейках пусть бабушки сидят, а Натка этой Любы моложе как минимум вдвое, что бы та себе ни думала…

– Вы пьете кофе?

– Капучинку могу, – осторожно согласилась баба Люба. – Особенно если с куросанчиком…

– Можно и с куросанчиком, – Натка, не став просвещать соседку относительно правильного названия французской выпечки, подхватила соседку под вязаный, с бусинами, шершавый рукав и потянула через двор. – Тут рядом есть пекарня, там отличная выпечка, я угощаю.

– Мне уже интересно, – баба Люба не сопротивлялась, смотрела с веселым удивлением. – Гляди-ка, ты ж всегда нос задирала, даже не здоровалась, а тут мы как подруженьки идем, чисто Шерочка с Машерочкой, это какой же медведь в лесу сдох?

В пекарне в предобеденный час был людно, за свежим хлебом и выпечкой стояла очередь, но в крохотном закутке, притворяющемся кафетерием, никого не оказалось. Натка усадила новую подружку за единственный столик, взяла ей «капучинку» и круассан с ванильным кремом, а себе американо.

– Ну, выкладывай, чего тебе надо-то, – подбодрила ее баба Люба, аккуратно тяпнув вставными зубами румяный круассан. – Не тяни, а то одной капучинкой не отделаешься.

Она захихикала, и отзывчивый парик опять затрясся, а с надкушенного круассана снежком посыпалась сахарная пудра.

– Как-то недавно в парке, неподалеку, женщина на лавочке плакала, – не стала тянуть Натка. – Я тогда к ней подсела, чтобы утешить, а вы как раз мимо проходили и назвали ее аферисткой. Почему? Вы ее знаете?

– У-у-у-у… Капучинкой точно не обойдемся. Коньячок у них тут наливают, нет? Ну и ладно, у меня с собой, – баба Люба деловито пошуршала в пакете и достала маленькую плоскую бутылочку. – Что? Не смотри так, как лекарство принимаю, от давления, у меня часто бывает пониженное. Тебе тоже накапать?

– Капайте, – Натка придвинула свою чашку.

– Ну, на здоровьице! – баба Люба приложилась к своей чашке, разулыбалась, подпихнула Натку вязаным локтем. – А вкуснее ведь стала капучинка! Ты пей, пей, я рассказывать буду…

Люба, Таня и Миша дружили с детства. Точнее, Люба с Таней дружили, а Миша лет с пяти никак не мог определиться, на какой из двух подруг он женится, когда вырастет. Люба была пухленькой блондинкой с голубыми глазами, Таня – худенькой брюнеткой с черными, обе красавицы, как тут определишься? Миша все колебался. В первой четверти на уроке физкультуры он признался в любви Тане, а во второй – Любе, и выбрал для этого совсем неподходящие место и время: школьную столовую, между пюре с котлетой и компотом. Танька сидела с подругой рядом, Мишкино признание Любе услышала, страшно обиделась, и тогда они впервые поссорились. На следующий день, разумеется, помирились, но только девчонки. Мишку обе игнорировали аж до третьего класса.

Тогда вдруг выяснилось, что Мишка крутой: про его коллекцию марок написали в газете. Марки ни Любку, ни Таньку не интересовали, газет они не читали, но пренебрегать крутым Мишкой перестали – не отдавать же его Ленке Сидоровой из параллельного класса! Такой Мишка и самим пригодится.

Мишка старался и пригождался: в четвертом классе таскал портфель за Любкой, в пятом – за Танькой, в шестом все-таки влюбился в Ленку Сидорову, но к седьмому ее разлюбил. Трудно любить девочку, у которой все лицо в царапинах и волосы клоками выдраны – Танька с Любкой с соперницей не церемонились, бились за Мишку в кровь. У Любки на подбородке навсегда остался шрам от удара портфелем. У Сидоровой был хороший портфель – тяжелый, кожаный, с массивным металлическим замком…

К восьмому классу избалованный вниманием Мишка махнул рукой на самоопределение и ходил с двумя невестами сразу: левая рука на плече у Любки, правая – у Таньки. Танька, правда, была ниже подружки на целую голову, так что руки у их общего жениха Мишки располагались наперекос. В школе над ними посмеивались, но в лицо не дразнили. Помнили про Ленку Сидорову с ее проплешинами и царапинами…

Потом случилась драма. Танька решила после восьмого уйти в медучилище, Любка – в метеотехникум, Мишка же не хотел ни туда, ни туда, остался в школе. Видеться они стали редко, в обнимку уже не ходили. Танька с Любкой подозревали, что у Мишки в его десятом «Б» кто-то есть, но выяснять не стали – уже охладели к другу детства. Обе обзавелись персональными кавалерами, иногда ходили в кино или в парк погулять вчетвером и Мишкиной жизнью особо не интересовались.

– Вот и правильно, доча, – радовался Любкин папаня.

Мишка ему никогда особо не нравился. «Не той он хлопчик», – с сожалением говорил он. И еще: «Чернявый-мутнявый он, Любаня, какой с его тебе жених? Такие тока на своих женятся, да и нам, казакам, он такой-то пошто?»