Жили-были

Подали ему трубку с табаком и полуштоф перцовки. Солдат пьет-гуляет, трубку покуривает, радехонек стал: вот взаправду рай так рай!

Да недолго гулял солдат. Стали его черти со всех сторон прижимать, тошно ему пришлось! Что делать? Пустился на выдумки. Сделал сажень, настрогал колышков и давай мерить: отмерит сажень — и вобьет колышек. Подскочил к нему черт: «Что ты, служба, делаешь?» — «Разве ты ослеп? Не видишь, что ли? Хочу монастырь построить!»

Как бросился черт к своему дедушке: «Погляди-ка, дедушка, солдат хочет у нас монастырь строить!» Дед вскочил и сам побежал к солдату: «Что, — говорит, — ты делаешь?» — «Разве не видишь? Хочу монастырь строить!»

Дед испугался и побежал прямо к богу: «Господи, какого солдата прислал ты в пекло: хочет монастырь у нас построить!» — «А мне что за дело! Зачем таких к себе принимаете?» — «Господи! Возьми его от нас!» — «А как его взять-то! Сам пожелал». — «Ахти! — завопил дед. — Что же нам, бедным, с ним делать?» — «Ступай сдери с чертенка кожу и натяни барабан, да после выйди из пекла и бей тревогу: он сам уйдет!»

Воротился дед, поймал чертенка, содрал с него кожу, натянул барабан: «Смотрите же, — наказывает чертям, — как выскочит солдат из пекла, сейчас же запирайте ворота крепко-накрепко, а то как бы опять сюда не ворвался!»

Вышел дед за ворота и забил тревогу; солдат, как услыхал барабанный бой, пустился бежать из ада сломя голову, словно бешеный; всех чертей распугал и выскочил за ворота. Только выскочил, ворота — хлоп! — и заперлись крепко-накрепко. Солдат осмотрелся кругом: никого не видать и тревоги не слыхать; пошел назад и давай стучаться в пекло: «Отворяйте скорее! — кричит во все горло. — Не то ворота сломаю!» — «Нет, брат, не сломаешь! — говорят черти. — Ступай себе куда хочешь, а мы тебя не пустим; мы и так насилу тебя выжили!»

Повесил солдат голову и побрел куда глаза глядят. Шел-шел и повстречал господа. «Куда идешь, служба?» — «И сам не знаю!» — «Ну, куда я тебя дену? Послал в рай — нехорошо! Послал в ад — и там не ужился!» — «Господи, поставь меня у своих дверей на часах». — «Ну, становись!»

Стал солдат на часы. Пришла Смерть. «Куда идешь?» — спрашивает часовой. Смерть отвечает: «Иду к господу за повелением, кого морить мне прикажет». — «Погоди, я пойду спрошу».

Пошел и спрашивает: «Господи! Смерть пришла; кого морить укажешь?» — «Скажи ей, чтоб три года морила самый старый люд».

Солдат думает себе: «Эдак, пожалуй, она отца моего и мать уморит: ведь они старики!» Вышел и говорит Смерти: «Ступай по лесам и три года точи самые старые дубы».

Заплакала Смерть: «За что господь на меня прогневался, посылает дубы точить!» И побрела по лесам, три года точила самые старые дубы; а как изошло время — воротилась опять к богу за повелением. «Зачем притащилась?» — спрашивает солдат. «За повелением, кого морить господь прикажет». — «Погоди, я пойду спрошу».

Опять пошел и спрашивает: «Господи! Смерть пришла; кого морить укажешь?» — «Скажи ей, чтоб три года морила молодой народ».

Солдат думает: «Эдак, пожалуй, она братьев моих уморит!» Вышел и говорит Смерти: «Ступай опять по тем же лесам и целых три года точи молодые дубы; так господь приказал!» — «За что это господь на меня прогневался!»

Заплакала Смерть и пошла по лесам, три года точила все молодые дубы, а как изошло время — идет к богу, едва ноги тащит. «Куда?» — спрашивает солдат. «К господу за повелением, кого морить прикажет». — «Погоди, я пойду спрошу».

Опять пошел и спрашивает: «Господи! Смерть пришла: кого морить укажешь?» — «Скажи ей, чтоб три года младенцев морила».

Солдат думает: «У моих братьев есть ребятки: эдак, пожалуй, она их уморит!» Вышел и говорит Смерти: «Ступай опять по тем же лесам и целых три года точи самые малые дубки». — «За что господь меня мучает!» — заплакала Смерть и пошла по лесам, три года глодала самые что ни есть малые дубки; а как изошло время — идет опять к богу, едва ноги передвигает: «Ну, теперь хоть подерусь с солдатом, а сама дойду до господа! За что так девять лет он меня наказывает?»

Солдат увидал Смерть и окликает: «Куда идешь?» Смерть молчит, лезет на крыльцо. Солдат ухватил ее за шиворот, не пускает. И подняли они такой шум, что господь услыхал и вышел: «Что такое?»

Смерть упала в ноги: «Господи, за что на меня прогневался? Мучилась я целых девять лет: все по лесам таскалась, три года точила старые дубы, три года молодые дубы, а три года глодала самые малые дубки… еле ноги таскаю!» — «Это все ты!»— сказал господь солдату. «Виноват, господи!» — «Ну, ступай же, за это носи девять лет Смерть на закортышках».

Засела Смерть на солдата верхом. Солдат — делать нечего, повез ее на себе; вез-вез — и уморился; вытащил рог с табаком и стал нюхать. Смерть увидала, что солдат нюхает, и говорит ему: «Служивый, дай и мне понюхать табачку». — «Вот те на! Полезай в рожок да и нюхай сколько душе угодно!» — «Ну, открой-ка свой рожок!»