Жили-были

Все разошлись по домам. Псаломщик тоже. Прибегает к нему поп и говорит: «Что же ты, с ума сошел, хочешь выдать?» — «Я просил с тебя, — говорит псаломщик, — две части, а ты не даешь, вот поэтому я хочу сказать правду». Поп стал просить: «Возьми две части!» А псаломщик: «Нет, теперь поздно. Если отдашь всю корову, то на тебя не скажу, а приму на себя».

Но попу жалко отдавать всю корову, убежал он домой.

Пришло время служить третью обедню. Вот поп отслужил, вышел читать проповедь, а по окончании проповеди стал говорить о корове: «Если кто знает, где помещикова корова, то он даст за нее сто рублей!»

Никто не ответил, только один псаломщик сказал: «Я знаю!» Помещик спрашивает псаломщика: «Что же ты сейчас расскажешь?» — «Нет, я голодный, схожу домой, а вот когда наемся, приду на площадь. Объявите народу, чтобы собрались, и сразу денежки приготовьте — сто рублей!»

Псаломщик ушел. Прибегает к нему поп: «Что же ты это, с ума спятил! Хочешь выдать и меня и себя?» А псаломщик ему в ответ: «А что же ты, батюшка, не хочешь отдать коровы и хочешь быть чистым?» Тогда поп ему говорит: «Ну, ладно, бери всю корову!» — «Нет, теперь мне не надо коровы! Раз в третий раз сказал, что знаю, надо выполнить свое слово».

Поп стал на колени и начал просить псаломщика: «Если меня не жалеешь, то пожалей моих малых детей!» Тогда псаломщик и говорит попу: «Ну, ладно, если отдашь корову и сверх ее дашь еще сто рублей, я все приму на себя. Иди домой, принеси мясо все и сто рублей — в долг я не верю».

Прибегает поп домой, берет сто рублей, зовет попадью таскать мясо. Раза за три они стаскали мясо псаломщику и отдали сто рублей. Псаломщик взял деньги и говорит попу: «Ну, теперь можешь быть спокойным».

А сам стал одеваться, чтобы идти на площадь. Попу не верилось, и он тоже пошел на площадь послушать, что будет рассказывать псаломщик.

Пришел псаломщик на площадь, а народу на площади уйма. Подходит он к помещику и говорит: «Ну, барин, давайте сто рублей — я в долг не верю».

Помещик вытаскивает сто рублей и подает ему. Тот получил деньги, стал на высокое место, прокашлялся, протер платочком усы, стал рассказывать. Весь народ притаил дыхание, стали со вниманием слушать. Псаломщик сказал: «Корову воровали нас двое, я да батюшка, а когда стали делить, разделили корову пополам; и осталась одна жирная кишка, стали ее делить. Поп говорит: „Кишку я должен взять“. А я говорю: „Нет, должны мы с вами поделить“. Так спорили мы долго и решили ее не резать пополам, а придумали тянуться. Сели на пол, ногами оба уперлись, за концы кишки захватились зубами. Кто перетянет, тому вся кишка достанется. Вот мы и тянулись во всю силу, неохота уступать; но мои зубы сдали и сорвались с кишки. Я так брякнулся головой об пол, что сразу же разбудился».

Помещик спрашивает его: «Так ты это что говоришь?» — «Это я про сон рассказываю, — говорит псаломщик, — как я видел во сне, как мы твою корову воровали». — «Тогда это неверно», — говорит помещик. «Как неверно, — отвечает псаломщик, — вы же спрашивали, кто видел кражу коровы. Я вам и рассказал, что видел во сне».

Стал помещик просить у него назад деньги. Но псаломщик ему не отдал.

Так и корову взял, и двести рублей денег заработал.

Пятенка-просвятенка

Жила в деревне баба Акулина. Не плохая была баба, только очень уж скупая да прижимистая и похвастать любила добром, что прикопила. Вот приходит к ней батюшка-поп молебен служить. Отслужил честь честью, стал святой водой кропить, а Акулина и вылези вперед: «Ты, батюшка, у меня в каморе покропи, а то сколько годов служишь, а в каморе ни разу не святил».

Пошел поп в камору и диву дался: кадушки стоят с маслом, с медом, скатки лежат холста, шерстяное тряпье, корзина с яйцами, мешок с гречневой крупой, с толокном, закромок муки белой. Разъело у попа губы. Да как уходил, посмотрел на замок! Эва! И у него такой же.

Вот поужинали муж с женой, спать легли. Чудится Акулине сквозь сон, будто кто по сеням да по каморе ходит, ворочается. Встала она, зажгла лучину, пошла в камору, кочергу с собой захватила. Так и обмерла, вошедши, и кочергу из рук выпустила. Ходит по каморе женщина — высоченная, грузная, белое на ней одеяние, лицо до глаз закутано, на голове венец золотой, а в руках кадило. Трясется Акулина со страху, а женщина ходит по каморе, пустым кадилом машет да все приговаривает: «Я — Пятенка-просвятенка, хожу-доглядаю, добро прибавляю».

Осмелела тут Акулина: «Матушка Пятенка-просвятенка, а куда же ты мешки наклала да горлачи с медом да с маслом?» — «А это, раба божья, всегда так: сначала господь отымет, а потом вознаградит сторицей, во сто раз больше получишь того, что у тебя есть. Икону мою только купи. Параскевы-пятницы. Тайну строго храни, смотри, мужу ничего не сказывай. Услышишь, когда я в каморе хожу, не моги входить: все чудо нарушится!»