Жили-были…

Всё было хорошо, да что-то нехорошо! Сельское хозяйство центрального Черноземья стало разваливаться уже бегом. Уменьшили земельные наделы, причём, независимо от количества членов семьи оставили всем одинаковые по площади огороды, по пятнадцать соток. Раньше, после Октябрьской революции, хоть были наделы на каждого едока в семье. А здесь, хоть ты один в семье, хоть вас одиннадцать — всем одно и то же — 15 соток (До этого уменьшения огороды были по 30 соток.). Ограничили количество домашнего скота по тому же принципу. Отец с матерью хотели построить новый дом. Всё-таки трое детей, мы с братом на подходе к взрослой жизни, школу заканчивали, да ещё сестра Валентина. Но помощи со стороны совхоза и государства в строительстве никакой, а своих средств не было. Вот и переехали сначала в деревню Яковлевское Серебряно-Прудского района Московской области, в те места, где жили бабушкин брат Иван Иванович Баранов (Пётр Семёнович Счастливый, о котором я выше отдельно писал) с женой, Фаиной (Фёклой) Ивановной. Первым уехал отец (в начале 1965 года), а примерно через год (в конце 1965 г.) и все мы: мама, бабушка и дети.

Родители и раньше ещё, как я уже сказал выше, в 1952 г., уезжали с той же целью и по тем же причинам на Кубань, в город Кропоткин. Там жила тогда сестра отца, Антонина Васильевна, с мужем Николаем Яковлевичем Журавлёвым и сыном Валерием. Потому и уехали, что за 1951 г. на трудодень выдано было всего по 120 граммов овса. Я уже приводил выше размеры оплаты на трудодень в Токарёвском районе Тамбовской области даже во время войны, в 1942 г. Приведу их и здесь: зерна — по 250 граммов, картошки — по 180 граммов, дополнительно деньгами — по 28 копеек. А здесь — практически ничего. Вот и оставили доедать хлеб дедушку с бабушкой и нас с братом. На всех не хватило бы. Устроились в Кропоткине хорошо. Отец работал трактористом (до этого он окончил трёхмесячные курсы трактористов при Полетаевской МТС с 26.11.1951 г. по 08.03.1952 г.), мать работала там, в Кропоткине, сначала прачкой, а потом почтальоном. Деньги стали зарабатывать, подумывали скоро и остальных забрать к себе на Кубань. Я был в то время совсем маленький, но, странно, помню посылку из тех краёв от родителей в начале зимы 1953 года. И запах от неё сушёными фруктами. А для дедушки ещё и сто рублей. Но рубли-то я не помню, а как сейчас, наяву: вечером, а зимой, почитай — ночью, мы с Мишей лежим на печи (нам сверху видно всё…), над столом горит керосиновая лампа семилинейка, за столом сидит бабушка Вера, а у стола дедушка Вася инструментами (молотком и стамеской) колдует над ящиком-посылкой. Открывает долго, аккуратно, все гвоздики и сам ящик потом в дело пойдут. (Кстати, этот молоток до сих пор цел, он у нас на даче в инструментах.) А от посылки, ещё не открытой, незнакомый запах, от этих сушёных фруктов. Вкусно ли было, что за фрукты там были — того не помню. Помню только запах фруктового разнотравья. Но вслед за посылкой, в том же 1953 г., в конце ноября месяца, приехали и отец с матерью: заболел дедушка, с сердцем что-то, да и мы с Мишей стали собирать все заразные детские болезни. Трудно стало дедушке и бабушке справляться с хозяйством и детьми.

Мама рассказывала:

— Приехали мы с отцом, вы с Мишей на печке лежите со скарлатиной. Обметало вас, губы потрескались. И уши болят. А Миша уже и оглох совсем. Я с ним и в Полетаево в больнице лежала, ездила даже в Тамбов. Ничего не получалось. А потом понемножку отошло. Но глухота небольшая так у него и осталась. Он тогда уже говорил, шесть лет было. Но из-за глухоты, сказали врачи, он может стать немым. Как мы уж тогда напугались!

Так и остались в Красном Кусте. Может быть, и уехали бы, но, скорее всего, понадеялись на лучшее. Ведь после смерти Сталина отменили все налоги с крестьян. Подумали — вот теперь заживём, если налоги-то не платить. Но коммунистическая партия со смертью Сталина не умерла и с успехом продолжила намеченный развал сельского хозяйства, который, как мы сейчас уже определённо видим, практически успешно завершился и завершается, но уже с помощью других партий.

На новом месте, в Серебряно-Прудском районе, отец сначала работал кочегаром в котельных, в селе Узуново, а потом, немного, — в отделении совхоза, на птицеферме. Тогда птицеферма была большая. Выращивали в ней кур и уток, со своим же инкубатором. Его, инкубатор, отец и отапливал. Я, когда в 1966 г. не прошёл в институт по конкурсу, некоторое время (примерно полгода) работал в той же котельной кочегаром. Но его работа кочегаром продолжалось недолго, до конца 1966 г. С этого года до конца 1983 г. отец работал непосредственно пчеловодом, а до полного выхода на пенсию, до середины 1985 г., он работал на той же совхозной пасеке, но сторожем, я выше об этом уже писал…