Жили-были, ели-пили. Семейные истории

А однажды я стала свидетельницей диалога двух поэтов – Ошанина и Шагинян. Я оказалась с ними в одном лифте, маленькая такая, невзрачная. Лифт тронулся. Мариэтта посмотрела в упор на Льва Ошанина и спросила:

– Это вы Ошанин, я не ошибаюсь?

– Да, – сказал тот, заулыбавшись в ожидании комплимента от самой Шагинян.

– Тогда должна вам сказать, что как поэт вы – говно! – неожиданно произнесла Шагинян и вынула из уха слуховой аппарат, явно давая понять, что дискуссия окончена и всё самое важное она уже сказала.

В летние месяцы классики в Дубултах просто гнездовались. Иногда – а это было целое событие – появлялись новые лица, не имеющие к писательству никакого отношения. Свежая кровь, иными словами!

Письмо Лидки Диме

Тот самый главный корпус в Доме Творчества писателей в Юрмале

Отец семейства

На отдыхе в Дубултах (Юрмала). 70-е

На дне рождения папы

За неделю до свадьбы. С будущей свекровью Кларой Дмитриевой

С Даней

Дима с сыновьями Лешей, Даней и Митей!

Музыкальная пауза со старшими сыновьями

Летом 1974 года сразу после выпускного я приехала с родителями на Рижское побережье. Нас с родителями и бабушкой раскидали по корпусам: бабушку поселили на втором этаже основного корпуса, папу с мамой на 9-м, самом верхнем, ближе к звездам, а меня вообще выселили в Шведский домик на первый этаж в каморку с маленьким окошечком. Но это был большой прогресс! Я стала якобы взрослой и могла жить самостоятельно, хотя бы в течение лета.

Вскоре в наш корпус на второй этаж приехали абсолютно незнакомые товарищи – отец с сыном лет шестнадцати-семнадцати. Сын был безумно хорош собой и совсем из другого мира, никак не похожий на моих друганов-ботаников-писательских детей. Он бегал с отцом по утрам трусцой на море в кислотно-оранжевых трениках с вытянутыми коленками, все время говорил слово «супер» и мягко произносил слово «социализьм». Мы сразу приняли его в свою компанию. Я потеряла голову. Особенно когда приехала его девушка Наташа. Ее срочным порядком вызвал его папа, который решил пуститься во все тяжкие, откупаясь от брошенного ребенка четвертным в день (перебор, конечно, но, наверное, чтобы не проболтался дома). Девушку Наташу я запомнила хорошо. У нее была одна, ранее невиданная мной отличительная черта, очень сильно повлиявшая на мои еще не окрепшие мозги. Она не мыла голову, а посыпала волосы мукой, чтобы грязь и сало впитались, а затем долго вычесывала частым гребешком впитанное. Про посыпание головы пеплом я что-то раньше слышала, но ситуация была более жизнеутверждающая, а тут мука… Сначала я думала, что у нее вши и так она с ними борется. Потом спросила, не удержалась. Ответила, что моет голову раз в 10 дней, а каждый день проделывает эту процедуру по «впитыванию». Очень полезно для волос, особенно длинных. Особенно черных, как у нее, где особенно видна свалявшаяся мука, а к десятому дню особенно приятный запах. Удержалась она в нашей компании не очень долго. Через пару дней Димка отправил ее в Москву. По-моему, насильно.

То было шикарное лето! Димка был интересным, широким, много знал, любил потрепаться, хорошо одевался. Мы всей командой ходили в новый бар в гостинице «Юрмала», куда швейцар пускал только за мзду из Димкиных суточных, и на пять рублей пили пять коктейлей: «Розовый слоненок», «Отвертка», «Золотая карета», «Русская красавица» с сахарным краем бокала и ненавистный, но выпитый мной на спор «Монах в пустыне»: в маленькой рюмке на дне был налит рижский бальзам, сверху тихонечко опускался сырой желток, по-видимому, монах, и по ложечке – аккуратненько водка. Гадость. Но, видимо, полезная. А на закуску там можно было заказать… не поверите… ПИЦЦУ! Просто это была первая пицца, которую я когда-либо ела в ресторане – домашние не считаются. Маленькая, величиной с блюдце, на толстом пышном слое теста с местным латвийским тминным сыром, кружочком помидора на томатной пасте и мааааленькой кругляшкой черной оливки. Всё неправильно, конечно, никакая это была не пицца, скорей, горячий бутер, но совершенно неповторимый вкус запомнился навсегда! Для нас, семнадцатилетних, почти детей, эти коктейли и пицца были эдаким вступлением во взрослую жизнь, полузаграничную, такую всю из себя таинственную, такую запредельную и почти запретную. И конечно, гастрономическим шоком!