Жили-были. Русские инородные сказки – 7

В газете его неожиданно привлекла статья на третьей странице, в самом низу. В небольшого размера тексте речь шла о вдруг сошедшем с ума продавце из кондитерской, находившейся на углу улицы в трех кварталах от дома Семена Матвеевича и Алевтины Андреевны. Говорилось, что продавец, который до поры скрывал свои зверские наклонности, два дня назад, с утра, заломив на затылок шапку не по погоде и не доходя до места службы, вернулся домой, поднял по пути неизвестно откуда взявшийся на обочине обрезок какой-то металлической трубы и этим самым обрезком забил до смерти свою жену, которая, насколько можно было понять из газетного текста, так ничего и не поняла: к приходу мужа она еще находилась в постели и даже, кажется, спала. Потом убийца, сжимая в руках окровавленную трубу, снова вышел на улицу и начал распевать там песни скабрезного содержания. После того как его задержала конная полиция, он стал плакать и молить о прощении – вроде бы он утром, у самых дверей кондитерской, услышал голос, который приказал ему сначала расправиться со спящей женой, а потом петь. Причем, по словам преступника, голос в буквальном смысле диктовал ему текст песни, которую он прилюдно и исполнил. В газете говорилось, что допрос продавца из кондитерской продолжается до сих пор, и чем дело закончится, пока неизвестно.

Смотри, сказал Семен Матвеевич, что творится, кондитер жену зарубил. Семен Матвеевич сам понимал, что несколько искажает газетную действительность, но важно было донести до жены хотя бы факт произошедшего. Да что ты говоришь, всплеснула руками Алевтина Андреевна. Семен Матвеевич с готовностью протянул ей газету и снова откинулся в кресле, покачивая висящим на носке тапком. Алевтина Андреевна углубилась в газету, и даже показалось, что прислуга за стеной смолкла. Тема голода, таким образом, была исчерпана.

Кошка, которая не видела в темноте

Жила-была кошка, которая не видела в темноте. А в остальном – кошка как кошка. Глаза зеленые, усы длинные, хвост, только в темноте не видит. Днем – как все, бегает за бантиком, сидит на подоконнике, злится на птиц вдалеке, а ночью – ничего.

Ночью кошка, которая не видела в темноте, забивалась в угол под кровать. Ей с самого раннего детства было обидно, потому что другие кошки, которые жили недалеко и иногда приходили к ней в гости по водосточной трубе, рассказывали, что ночью разное можно увидеть, если уметь. Но кошка не умела, и потому по ночам, забившись в самый дальний угол под кроватью, тихонько вздыхала и, укрывшись хвостом, прятала нос под передними лапами. И боялась пошевелиться, потому что кто его знает, что там, рядом, в этой непроглядной темноте.

Днем кошка забывала о своих ночных страданиях и весело носилась, карабкалась и улыбалась от уха до уха. Потом немного спала где-то, а к вечеру, сладко потягиваясь, вылезала из укрытия, чтобы посмотреть в окно. Но каждый день наступала ночь, и приходилось снова прятаться под кровать.

А однажды кошка решила пересилить страх и, зажмурившись, дрожа всеми четырьмя лапами и кончиком хвоста, медленно вылезла из-под кровати. И только потом открыла глаза. Вокруг была ночь, в темноте за окном иногда светились какие-то безжизненные огни, звенел припозднившийся трамвай. А вокруг никого не было: все спали и видели сны. Кошка вздохнула и, уже не зажмуриваясь, снова ушла под кровать, где крепко заснула до утра, укрывшись хвостом. Потому что смотреть ночью было решительно не на что.

Стена

Ванна пропала неожиданно. Не то чтобы испарилась в воздухе, исчезая по частям, словно в дымке. Она пропала вся, целиком, вместе с краном, занавеской, мылом, шампунем, полотенцем, а также унитазом, батареей, туалетной бумагой и самим туалетом, совмещенным санузлом, маленьким, искусственно встроенным в комнатенку бывшего заводского общежития, превращенного в многоквартирный дом на окраине, в паре километров от завода. Она просто пропала, как будто и не было. Ночью, после липкого тяжелого сна, в который проваливаешься, словно в яму-ловушку, который обволакивает прогорклым темно-желтым маслом и не дает пошевелиться, и не отпускает еще долго, вот после такого сна я, босыми ногами нашарив под кроватью тапки, не зажигая света, побрел в туалет, но его не было. Не было даже двери – на ее месте была такая же стена, как и во всем остальном коридоре. Я подошел к этой стене совсем вплотную и оперся об нее рукой, пытаясь понять, куда делась дверь, еще вчера вечером, до сна, бывшая на своем месте. Дверь, я точно помнил, чуть слышно поскрипывала и не закрывалась плотно, поэтому приходилось предупреждать редких гостей – вот, мол, дверь в туалет плотно не закрывается, извините за неудобства, но чего уж тут. Теперь этой двери не было, и я коснулся стены щекой. Стена была прохладной и даже уже успела запылиться.