Жили два друга

«Черт его знает, – подумал Николай, – прислали какого-то желторотпка. Надо его попробовать поскорее в воздухе. Если что не так, постараюсь отвязаться. С таким много не налетаешь». Демин интуитивно чувствовал, что с появлением воздушного стрелка что-то новое вошло в жизнь его экипажа и она, эта жизнь, уже не будет такой, как прежде. Пожалуй, не было в полку более тихого и сработавшегося экипажа, чем деминский. Здесь все делалось без шума, незаметно. Самолет и оружие готовились в срок, и не было случая, чтобы в воздухе отказывали пушки или на посадке плохо выходили тормозные щитки. Если в зеленом теле машины фашистские зенитчики оставляли следы, дыры латались быстро, и к следующему вылету пробоин нельзя было уже отыскать. А в часы, свободные от полетов, каждый член его экипажа мог что угодно читать, кому угодно писать письма, думать о чем угодно. И как-то получалось, что этот маленький коллектив, дружный и спаянный в работе, в такие часы разобщался и каждый жил своею уединенной, одному ему подвластной жизнью. Только однажды она была нарушена, и произошло это кок раз накануне Орловско-Курского сражения. Механик Заморин самовольно ушел в соседнее село, выменял там старую гимнастерку на бутыль самогона и до бесчувствия напился.

На другое утро Демин с состраданием глядел на его опухшее, покрытое рыжими мелкими конопушками лицо и вслух рассуждал:

– Что же мне с вами делать, Василий Пахомович? Проступок есть проступок, и я вас должен наказывать. Если доложу командиру, он даст губы на полную катушку. Уж лучше я сам. Трое суток отсидите?

– Отсижу, – с унылой готовностью заверил механик.

Демину ой как не хотелось его сажать. К этому сорокапятилетнему вологодскому крестьянину, бывшему бригадиру тракторной бригады, он относился с большим доверием, никогда не называл его на «ты», даже в самые горячие минуты, какие нередко возникали на аэродроме перед боевыми вылетами. «Подумаешь, событие, пошел и напился, – с досадой думал Демин. – Да у него от золеной тоски по семье кошки на сердце скребут. Два сына на фронте, дома четверо полуголодных ртов. Седая голова, а я его на гауптвахту? Нет. Надо его избавить от этого срама».

– Я постараюсь, чтобы вас вообще не наказывали, – сказал Демин.

Заморин выслушал обещание с низко опущенной головой, вздохнул.

– И за это спасибо, товарищ лейтенант, что нутро мое поняли правильно. Другой бы раскричался, а вы уважительно отнеслись. А насчет того, чтобы наказание миновать, так я думаю, что это будет трудно сделать. Уж лучше посылайте меня на гауптвахту, как по уставу положено, а то и на вас начальство коситься начнет.

– Нет, я все же попробую, – упрямо заявил Демин. – Нет правил без исключения, Василий Пахомович, – и побежал на КП.

– Ты с ума сошел, лейтенант! – хмуро воскликнул подполковник Заворыгин. – Самовольная отлучка свыше десяти часов! Да такая самоволка во фронтовых условиях – это же почти подсудное дело!

– Но он же от стыда чуть не плачет! – настаивал Демин, и на его правой щеке начал нервно дергаться мускул. – Вы только подумайте, товарищ подполковник. Полвека человек прожил, два сына воюют. Старикан по складу своему наитишайший, а мы его за единственное нарушение в каталажку.

– Сыны воюют, говоришь? – переспросил Заворыгин и вдруг сорвался, зaopaл, что с ним нередко случалось. – Да иди ты от меня к черту, лейтенант! Мне боевoe распоряжение на завтрашний день в штаб дивизии надо отсылать, а ты лезешь со всякой мутью. Ну накажи его своей властью, выговор, что ли, дай перед строем. Только не впутывай меня.

– Есть наказать своей властью! – обрадованно выкрикнул Демин и побежал на самолетную стоянку.

Заморин сидел на пустом деревянном ящике в нескольких метрах от ИЛа, нервно курил. При виде командира кинул и затоптал тяжелым сапогом самокрутку.

– Так вот, Василий Павлович, – объявил Демин бодро. – Мне приказано наказать вас своей властью и без всякой гауптвахты.

– Спасибо, товарищ командир, – растроганно ответил механик. – Спасибо, что седины мои пожалели.

А своей властью вы меня уже наказали. Тем, что душу мою поняли и простили. Я у вас в сплошном долгу.

– Ничего, – улыбнулся Демин, – работой расплатитесь, когда бои начнутся.

– Да уж это как есть, – вздохнул механик. – Насчет самолета можете нисколечко не сомневаться.

Это и была единственная беспокойная история в жизни их экипажа. Но с появлением воздушного стрелка покой и выработанный долгими месяцами фронтовой жизни ритм были напрочь сломлены. На следующее утро после зачисления стрелка в боевой расчет пригнет Демин на самолетную стоянку и увидел картину, которая его сразу же озадачила. Голые по пояс Заморин и Рамазанов бегали вокруг ИЛа следом за Пчелинцевым, отдававшим на ходу команды самым что ни на есть беспечным голосом. Потом они перешли на ходьбу, а Пчелинцев продолжал покрикивать: «шире шаг», «на носочках», «руки вверх», «вдох, выдох». Был Демин добрым, покладистым парнем, но на этот раз почувствовал себя уязвленным.

– Это что за цирк? – осведомился он сурово.