Жили мы на войне

— Так вот я и говорю, — начал без всякого перехода. — Вызывает меня комбат и ставит такую боевую задачу: выдвинуться вперед и в энском местечке накормить роты на марше. Батальон запылил по большаку, а я, чтобы успеть приготовить обед, принимаю решение сэкономить время и километры. Повернул лошадей и двигаюсь напрямую, срезаю объезд. А надо вам сказать, что на дворе весна стоит. На буграх снег растаял, и их ветерком-сушняком уже тронуло, а в ложбинках снег как подмоченный сахар — сапоги так и дерет. Лошади и те через несколько километров уставать начинают, колеса у кухни и повозки грязью облепило, а у нас каждая нога по пуду весом стала. Однако ничего, шлепаем. И добрались бы мы, надо полагать, до назначенного места без приключений, не ошибись я в расчетах. На карте перед нами никаких водных преград не значилось. А тут видим: шумит самая настоящая река.

— Товарищ старшина, как переправляться будем? — спрашивают солдаты. Посмотрел я на них, Витьку-повара да Сережку-контуженного — все мое войско, посмотрел на речку, на карту — ну, полное несоответствие. На карте речки нет, а на земле есть — вот ведь какая чертовщина. Видно, речка эта самая только весной появлялась, а летом высыхала начисто, потому и не была обозначена на бумаге. Прислонился к повозке и чуть не заплакал. Что делать? Возвращаться на большак? Тогда не только своих не обгоним, а, как пить дать, к ужину доберемся. «Думайте, — говорю, — ребята, авось тремя умами до чего-нибудь додумаемся». Однако, сколько ни думали, ничего путного в голову не приходило. Растерялся я вконец и вот в такой растерянности подхожу к телеграфному столбу. Поднял голову, гляжу — перекладина на нем. И сразу она мне милой и родной показалась, потому что подумал: «Эту ж штуковину еще как использовать можно!»

— Сережка, Витька! — кричу. — Доставайте пилу, сносите этот столб к чертовой бабушке!

Ребят два раза просить не надо — мигом столб свалили. Перевели дух, стряхнули пот, на меня смотрят — что, дескать, дальше?

— Тащите, — говорю, — веревку, вяжите за перекладину.

Так и сделали. Посмотрел я на молодых ребят, жаль их стало. Ну куда их в эту стылую воду посылать? Нет уж, думаю, им жить да жить надо, жениться, детей народить, корень в землю пустить. Уж лучше я, старый хрен, простывать буду. Шинелишку сбросил, сапоги, а над брюками задумался. А что если этот жуткий поток меня в Европу унесет — как же я в таком виде там предстану? Неудобно: старшина — и в подштанниках! Бросился в воду, побарахтался, но благополучно на другой берег выбрался. Укрепил свой конец веревки за громадный камень, и получилось у нас что-то вроде переправы.

Сгрузили продукты на сухой бугорок. Вначале лошадей пустили. Они у нас мигом поток этот перемахнули, да еще и ребят на себе перевезли. Опять же веревками привязал я кухню, а Витька-повар да Сережка-контуженный другие концы к лошадиным хомутам прикрепили и вытащили кухню на тот берег. Вернулся по бревну ко мне Витька-повар. Связали мы продукты узлами и прикрепили к своим головам. Знаете, как в Африке на головах разные предметы носят, — вот так и мы. Ничего, перетащили. Правда, в пути неприятность вышла — какая-то сволочь из леска, что метрах в пятистах стоял, обстреливать нас начала. Пришлось опять в воду сползать и, за столбом укрываясь, заплыв делать. А потом, как доплыли, схватил я карабин, гранату и, в чем был, босиком кинулся в этот лес проклятый. Фашист, видно, подумал, что я сумасшедший, и тягу дал. Гнался я за ним — не догнал. Вернулся. Выпили мы горькую, потом осмотрели кухню, помыли где надо и такую кашу сварганили — пальчики оближешь. Только до места добрались — и наши подошли. А обед — пожалуйста, с пылу, с жару. Ешь и отдыхать заваливайся.

Старшина помолчал, и вдруг в глазах его снова заплясали веселые огоньки:

— А все-таки объясни нам, солдат Сидоров, зачем тебе понадобились белые нитки?

ЗА ТО И ВОЕВАЛИ

Артподготовка была короткой, но интенсивной: земля так и вздыбилась. Не дожидаясь ее конца, мы бросились вперед, ожидая встретить сопротивление фашистов, но увидели вдали только их спины.

Траншеи были выкопаны на окраине села, на склоне, а за нашими спинами вверх убегали дома, в подвалах которых прятались жители.

— А хорошо все-таки, братцы, в наступлении, — сказал Жорка. — Окопы не рыть, брустверы не маскировать. Рванул стометровку — и финиш. И все тебе тут готово, знай, обживай.

И в самом деле, не прошло и получаса, как траншеи были обжиты. Пристроили вещмешки, углубления для боеприпасов сделали, чтобы они под рукой были, а кое-кто уже поудобнее устраиваться начал — солдат впрок спит, когда еще придется?

И тут над траншеями пронеслось:

— Берегись! Гранаты!

Я вскочил: чего беречься надо, откуда гранаты, почему? Высунулся из окопа, глянул вперед — все спокойно. А голос не унимается:

— Не там, лейтенант, глянь назад.

Повернул я голову и обмер. В самом деле, вдоль по улице, под уклон, подпрыгивая, катятся прямо на нас штук тридцать, а может, и больше гранат.