Жили мы на войне

— Ну вот. А дней через пять стоял я уже в строю, на митинге. Стоим, призывы слушаем. И, откуда ни возьмись, над нашими головами самолет появляется. Глянули наверх и ахнули. Фашист! А было это в небольшом городке. Как сейчас помню, чистенький такой, уютный. Ребята все врассыпную. Я увидел рядом канализационный колодец. Был он плотно закрыт тяжелой чугунной плитой. Я ее вмиг откинул, плюхнулся туда и крышкой этой многопудовой прикрылся. Сижу, сердце в груди, что твой тракторный двигатель, бухает. Однако пришел в себя, осторожно приоткрыл крышку и вижу: посреди площади стоит один-одинешенек политрук, который только что перед нами речь говорил и с колена целится куда-то. А вокруг него брызгами пули рассыпаются. Глянул я в то направление, куда целился политрук, и опять свою крышку захлопнул. Фашистский самолет прямо на него летел. И тут мне стыдно стало. До того стыдно, что стыд мой пересилил страх. «Там, — думаю, — человек один на один с самолетом борьбу не на жизнь, а на смерть ведет, а я тут в своей вонючей яме отсиживаюсь». Откинул я эту чугунку к чертовой бабушке, ищу винтовку, а найти не могу. Самолет сделал разворот и опять на политрука пошел. А у меня винтовки нет! Аж слезы на глазах от обиды выступили. Схватил я камни, что в этой яме валялись и ну пулять в проклятую машину. Немного успокоился, выскочил из ямы, рванулся к политруку, а он лежит уже, двумя пулями пробитый. Самолет там временем улетел. Склонился я к политруку, а он что-то шепчет. Прислушался и разобрал:

— Спокойно, ребята, спокойно. Не осилят они нас.

Отважных кровей был человек. А ребята во взводе долго вспоминали этот случай. Во-первых, все приставали, чтобы я опять голыми пальцами ту чугунку отворотил. Но сколько ни пытался — не осилил, а тогда, как фанерку, отбрасывал. Во-вторых, все просили поделиться опытом, чтоб научил я их камнями самолеты сбивать. Ну, на эту глупость я вообще внимания не обращал.

Стало совсем светло. Я было поднялся, намереваясь уйти.

— Ты куда, мил человек? Так мы с тобой не договаривались. Придется тебе посидеть, подождать нашего разводящего. У тебя, браток, надо еще документы проверить. Я ведь тебя в лицо не знаю, что ты за человек.

Я удивленно глянул на солдата, с обидой проговорил:

— Что же ты мне байки рассказываешь? И потом, если бы захотел, давно от тебя улизнул. Когда ты ушел пароль спрашивать.

Солдат хлопнул себя по коленке, охнул, сморщился от боли, сам себя упрекнул:

— Новая рана, никак еще привыкнуть не могу. Ну, а улизнуть ты никак не мог. Я ведь не один здесь. Тебя мой напарник все время на мушке держит. Так что сиди, слушай мой рассказ дальше. Вот… Вскоре мы взяли в плен первых фашистов. Холеные такие, кожа белая да гладкая. А мы что? Пообветрели в беготне по лесам, пообтрепались. Расселись они, как хозяева, и пальцами показывают — кушать, мол, хотим. Харчи в ту пору у нас были. Сварили мы им в ведре кашу, из-за обмоток ложки подоставали — пожалуйста. Они глянули на ведро, брезгливо поморщились, а один взял да и пнул его ногой. Наша миленькая каша так по траве и растеклась. Мы тоже гордость показали, не стали собирать ее.

Долго наша группа бродила по лесу, под конец наткнулась на своих. Обогрели нас, накормили, дали чуток отдохнуть. Потом приходит к нам майор.

— Ну, орлы, — говорит, — направим мы вас в отличную часть. В кавалерию. Уж больно боевые вы — один вид чего стоит.

Посмотрел я на себя со стороны — не на орлов, на мокрых куриц похожи. А майор свое:

— Встретят вас там лихие ребята, рубаки что надо. Так что уж не подкачайте.

Приходим мы в кавалерийскую часть к лихим рубакам и глазам не верим. Сидят возле костров доходяги вроде нас, носы греют и удивленно на нас поглядывают. Оказывается, им о нас то же, что нам о них говорили.

— Где же ваши кони боевые? — спрашиваем.

— Какие кони? Одна кобыла на всех, да и та раненая, — отвечают.

Вскоре комбат появился. Подтянутый, высокий и худой.

— Вот что, товарищи, — говорит, подозрительно оглядывая нас. — Давайте знакомиться. Имя, отчество ни к чему, фамилию потом узнаю. Пока главное — воинская специальность.

Подходит к одному. Серегой его звали, после каждого слова «так это» говорил.

— Вы, — спрашивает комбат, — кавалерист? Артиллерист? Танкист?

— Так это, автоматчик я.

— Где же ваш автомат?

— Так это…

— Отставить лишнее. На войне каждая секунда дорога. Потеряли?

— Никак нет, — рапортует Серега, — не выдавали еще.

— В таком случае будете минометчиком. Мне минометчики надобны.

Серега глазами хлопает:

— Товарищ комбат, ведь я же этот самый миномет ночью во сне не видел.

— Отставить разговорчики, — командует комбат. — Вот он миномет и есть. Ничего мудреного. Вот ствол, вот тренога, это — плита, это уровень. Мина три килограмма восемьсот граммов. В ствол опускается мина, после того, как она вылетит, опускай другую. Если поторопишься и сразу две мины в ствол опустишь, там, наверху, от меня знакомым ребятам привет передавай. Действуйте, товарищ боец.

Ну Серега и развернулся. Первой же миной в цель угодил. Второй, правда, промазал, а третью опять куда надо кинул.