Жилины. История семейства. Книга 2

И снова Иван об отце вспомнил, и у него опять на глаза слёзы набежали. Он даже зубы до ломоты сжал, только чтобы не расплакаться. Но Лука на него не смотрел. Его окликнул кто-то из приказчиков, и он отошёл в сторону.

«Вон как разодет приказчик, явно не из рабочих. Те в основном босые да в драных портах и грязных рубахах, а этот прям барином выглядит», – подумал Иван, и слёзы тут же спрятались назад, поняли, наверное, что хозяину не до них.

– Ну так вот, весной он родился, второго апреля, мы уж пять месяцев ему вчера отпраздновали. Так знаешь, он, стервец, – в голосе Луки Фроловича проскочила такая непривычная нежность и любовь, что Иван с удивлением посмотрел на него, – уже переворачивается вовсю, а вчера так даже ползти пытался. Мы знаешь, как его назвали? – И он посмотрел на Ивана. – Иваном, как и тебя, хотя батюшка собирался Иосифом его крестить, в честь преподобного Иосифа Песнописца, но Евдоша очень попросила, и тот не смог ей отказать, благо именины Ивана всё одно в тот же день. Песнописцу, правда, батюшка больше уважения выказывал, чем преподобномученику Иоанну, но нас это не волновало. Евдоша хотела сына Иваном назвать, вот и назвали. Она к тебе очень хорошо относится, говорит, ты умный. Не возгордись только, – улыбнулся он.

– Нет, дядя Лука, гордыня – это грех, а я по таким пустякам грешить не желаю. Знаю, что когда-нибудь ситуация может так сложиться, что не согрешить невозможно будет, вот я свои грехи для таких случаев держу. – И Иван в свою очередь тоже улыбнулся.

Они шли по улице, а Митяй на поводу вёл за ними Воронка. Так и до дома Луки дошли. Там их Евдокия Кузьминична встретила. Ивана увидела – заулыбалась, на своего сына, на её руках сидящего, показала:

– А у нас свой Ивашка теперь имеется, – и головой из стороны в сторону повела, как девочка маленькая, а затем за погремушкой потянулась, Марфой расписанной.

Иван даже рассмеялся.

– Давайте за стол садиться, уж время подошло, – сказала Евдокия. – Ты как, Ваня, к обеду в нашем доме относишься?

– Евдокия Кузьминична, век не ел так вкусно, как у вас, – вполне серьёзно ответил он, но всё же не удержался и опять улыбнулся.

– Ох и льстец ты маленький, – покачала головой хозяйка. – Но ты понимаешь, ведь знаю, что льстишь, а всё одно приятно. Давайте мойте руки, а я пока на стол соберу.

– Евдоша, а ты знаешь, Иван не советует мне в этот омут головой нырять, – задумчиво проговорил Лука, – чем-то ему всё это не нравится. Мне так совсем не хочется даже встречаться с этим Горевым, да и фамилия его меня нисколько не вдохновляет. Может, не ходить? Послать кого-нибудь сказать, что я захворал, а то сам пойду – опять он меня уговаривать примется, и мне неудобно станет ему отказать. Вот ведь репей, – повернулся он к Ивану, – так поёт, что заслушаться можно, и ведь времени подумать совсем не даёт, говорит и говорит. И вроде всё складно и ладно получается, а как домой приду, везде обман начинает видеться.

– Не ходи, Лука, – жена посмотрела на него просительно, – мне его предложение совсем не глянулось.

– Так чего ж ты раньше ничего не говорила?

– Да ты так воодушевился, когда он тебе эту мысль высказал, как будто десяток лет сбросил и снова стал таким же молодым, как когда мы поженились. – Евдокия подошла к мужу и взлохматила ему волосы на голове. – Ну вот, всю твою причёску растрепала, а ведь пол-утра маялась, локон к локону укладывала. Не ходи, Лука, – повторила Евдокия, – предчувствие у меня дурное. Давай мы Ванюшу вместо тебя пошлём, он всё объяснит, как нужно, а потом снова сюда вернётся. Ты как, Ванечка, к этому относишься? – спросила и посмотрела на Ивана так, как маменька на него смотрела, когда он маленьким был.