Жёлтая книга

Из разговоров медсестёр между собой выяснилось, что некоторые уколы «ставят» в перчатках не из-за требований гигиены, а от того, что лекарство, впрыскиваемое в кровь пациентов, разъедает даже кожу. Некстати, узнал и о том, что больничное бельё стирают в пятистах километрах от больницы, в другой области. А после знакомства с женщиной, которая навещала своего сына ежедневно в течение уже десяти лет, стал собирать деньги, чтобы выкупить брата из этого кошмара…

…Получая от меня деньги, врач недобро усмехнулась и сообщила:

– Вы всё равно мне его через неделю отдадите, не выдержите. У него нейролепсия.

– Что это?

– Побочные действия наших препаратов. От этого непросто избавиться. Даже невозможно, – хищно оскалилась женщина.

– Мы справимся. Без вас… доктор. – Категорично ответил я.

Наутро после нашего возвращения домой, я вошёл к брату в комнату, принёс чай, присел подле и, наблюдая, с каким трудом удаётся ему каждый глоток, слово и даже поворот головы, молча плакал… Брат стеснялся своих дрожащих рук и лица, а я… Мне было стыдно за то, что подвёл самого близкого человека, поверил людям в халатах, цвета которых они не заслужили.

В течение нескольких месяцев после, каждый день мы подолгу ходили пешком, предоставляя организму самостоятельно расправиться с ядом, который впрыскивали брату в кровь. Понемногу сгладилась нервность в движениях, утихла дрожь в руках, восстановилась плавность речи. Вернулась способность делать неожиданные выводы и читать. Спустя год окреп голос. Казалось, мы отделались лёгким испугом. Но завуалированная картавость, некрепкая память и потеря веры в людей, – такой оказалась плата за безответственность лекарей, призванных облегчать физические и нравственные страдания, а не усугублять их.

      А что до пластмассового колечка от лекарства… Когда мы стали разбирать вещи брата после возвращения из того страшного жёлтого дома, то в каждом кармане находилось колечко. Оно было его связью с реальностью, с жизнью, с миром людей, которых не держат взаперти. Нащупывая кольцо, как петельку запасного парашюта, он верил в то, что выберется из передряги живым.

Камбала

Жизнь полна слухов о ней

Она была удивительно сложена. Высокая полная грудь, тонкая талия, роскошные густые волосы. Если кто-то заговаривал с нею, она внимала собеседнику, обращая к нему персиковый румянец правой щеки. И смотрела, чуть склонив голову, как бы снизу вверх, что было довольно непросто при её довольно высоком росте. Левую сторону она обыкновенно держала в тени широкой пряди, под которой прятала изуродованное рваным рубцом от виска до подбородка лицо.

Я приметил её ещё на первом курсе института, был влюблён, но решился подойти только на третьем. Мы общались довольно долго прежде, чем она оценила моё отношение и поведала о том, что с нею произошло. Но до той поры…

– Студенты! Внимание! Разбились по парам, берём друг у друга каплю крови, наносим на предметное стекло, размещаем по эталонным образцам, рассматриваем под микроскопом, сравниваем и определяем группу. Не забываем обработать руки спиртом.

– Только руки? – захихикали девицы.

– Совершенно верно, – преподаватель не оценил шутки, выдал нам инструменты и отошёл к кафедре, чтобы понаблюдать за процессом со стороны.

Так как я был единственным парнем на факультете, то мне ничего не оставалось, как предоставить все свои десять пальцев для уколов сокурсниц. Девицы пищали и промахивались мимо подушечек, вонзая ланцет под ноготь, иные умудрялись попасть в ладонь. Одна лишь она, отказавшись ранить меня, протянула свой пальчик, но я не решился сделать ей больно.

К окончанию процедуры мои руки были истерзаны, и она взялась обработать раны. Заведя прядь за ухо, она склонилась надо мной… Я чувствовал её сладкий запах, нежное прикосновение рук, но заговорить с нею о своих чувствах так и не посмел. Единственной победой того дня было то, что она впервые поглядела на меня, не пряча за чёлкой большую часть лица.

Через пару недель нам предстояло препарировать лягушек и крыс. Однокурсницы, накануне не пожелавшие портить проколами свои нежные пальчики, теперь охотно согласились лишить жизни крыс и лягушек ради учебного процесса, я же был абсолютно не согласен с этим. Едва хищные лапки девиц потянулись к ёмкости с несчастными животными, я преградил им путь:

– Если бы это было нужно для спасения чьей-то жизни… – рассовал по карманам крыс с лягушками и, невзирая на протесты преподавателя, вышел вон.

Утром следующего дня, она подошла ко мне в коридоре после лекции, глянула из-под чёлки правым глазом и поинтересовалась:

– И где ты их всех разместил?

– Кого это? – изобразил непонимание я.

– Несчастных, спасённых тобой от вивисекции.

– А… Под кроватью живут.

– В общежитии?

– Ну, а что?! Оно ж так и называется – общежитие. Общее житие! Это всех касается.

– Ну-ну. А ты забавный.