Жёлтая роза

— Он вовсе не деньгам радуется, — пробурчал в ответ старший табунщик. — Шандор прекрасно знает, что Ферко Лаца ещё в прошлую пятницу отправился на работу в Моравию и что не видать ему как своих ушей ни пастуха, ни этих сомнительных десяти форинтов. А радуется он, что доподлинно узнал, кем были позолочены эти серёжки. Тут замешана какая-то девушка.

Господин Кадар поднёс к губам набалдашник своей палки:

— Ах, вот оно что. Это весьма и весьма меняет дело.

— Видите ли, парень — мой крестник. Он хоть и сорвиголова, но я его люблю. Никто не умеет обращаться с табуном так, как этот малый. И я сделал всё, чтобы освободить его от солдатчины. А тот, другой, Ферко — крестник моего кума, старшего гуртовщика. Тот тоже бравый парень. Они были бы добрыми друзьями, если бы дьявол или ещё какая-то нечистая сила не поставила между ними той желтолицей девчонки. Из-за неё они готовы друг другу горло перегрызть. Хорошо ещё, что кум мой додумался отправить Ферко в Моравию гуртовщиком к какому-то графу. Так, пожалуй, на Хортобади снова восстановятся мир и спокойствие.

— Вот уж поистине колумбово яйцо, помогающее выпутаться из нитей Ариадны.[14]

Шандор Дечи, заметив их перешёптывания, понял, что речь идёт о нём. Подслушивать — венгру не по нутру. И поэтому Шандор погнал табун к водопою, где уже собрались остальные косяки. А там дела было по горло. Пятеро табунщиков обслуживали три колодца и тысячу пятьдесят лошадей. Каждому из них приходилось двести десять раз опускать журавль, зачерпывать ведром воду, поднимать её наверх и выливать в корыто. Развлечение, повторяющееся три раза в сутки. На недостаток работы этим парням обижаться не приходилось.

По выражению лица Шандора Дечи ничего нельзя было заметить. Настроение у него было самое развесёлое. Он только и знал что насвистывать и напевать. По широкой степи целый день звенела его любимая песня:

Хоть я парень бедный, это не беда, —
Вороных шестёрка у меня всегда.
Кони вороные — кровь в них горяча,
Сам я парень бравый, первый весельчак

Два других табунщика подпевали ему, и их голоса разносились по всей охатской степи. И весь следующий день, с утра до вечера, Шандор был так же весел. А в народе говорят, что неуёмное веселье не к добру.

После захода солнца табунщики погнали свои табуны в ночное, поближе к загону.

Тем временем подпасок притащил с ближайшего болота вязанку сухого камыша. По вечерам табунщики раскладывают камышовый костёр и подогревают свой ужин. Ужин у табунщиков совсем иной, чем у пастухов. Никаких приблудившихся поросят и ягнят, о которых говорят театральные табунщики, и в помине нет. Стада свиней и отары овец пасутся далеко, по ту сторону реки Хортобадь, и если бы даже табунщику вздумалось прирезать поросёнка или барашка, то ему пришлось бы проездить за ним целый день. Не в ходу у них и жаркое из падали, которым хвалятся пастухи. Табунщикам готовит пищу на целую неделю жена старшего, живущая в городе. Это благородные кушанья, их можно предложить любому: белое мясо с уксусом, кислая похлёбка с копчёной свининой, постный суп, голубцы, шпигованное мясо. Все пятеро и подпасок ужинают вместе со старшим.

У лошадей совсем иной нрав, чем у рогатого скота, который с заходом солнца, тотчас же после водопоя, ложится на землю и принимается жевать свою жвачку. Лошадь не столь склонна к философии — она щиплет траву и ночью, покуда светит луна.

У Шандора Дечи сегодня было особенно приподнятое настроение.

За ужином он обратился к старшему табунщику:

— Скажите, крёстный, почему это лошадь может есть день и ночь? По мне, пусть поле будет усеяно марципанами, всё равно я на сытый желудок есть не стану.

Старый табунщик подбросил ещё охапку камыша в гаснущий костёр.