Жёстко и угрюмо

Кофе-шопы, как я понял, принадлежали различным местным этническим сообществам. Были забегаловки для марроканцев – битком забитые, соответственно, марроканцами. Были заведения, где расслаблялись, положив головы друг к другу на колени, выходцы из Суринама. Были китайские, индийские, турецкие точки. Были, наконец, места, где заправляли местные: лохматые мальчишки с румяными сообразительными физиономиями. И у белых, и у чёрных, и у жёлтых, и у смуглых были замечательно живописные деловые ужимки, а за колченогими, прожжёнными во многих местах столами – дешёвыми пластиковыми или деревянными столами – сидели их клиенты, разновозрастные плохиши всего мира, главным образом юные; повсюду разлохмаченная джинса на бёдрах и полотняные фуфайки с портретами Бен Ладена и Че Гевары, с надписями, прославляющими мафию, оральный секс, фильмы Тарантино и самого Тарантино. Продавец, свернувший нам папиросу, имел на груди надпись: «НАХЕР GOOGLE! СПРАШИВАЙ МЕНЯ!». Всё вместе напоминало оживший сон старшеклассника, идеальный Праздник Непослушания. Я был очень доволен. Я даже не стал курить, чтоб не выходить из состояния эфирной, поэтической иронии; Семён и Адам выдули порцию на двоих. В результате Семён перебрал дыма, побледнел и вспотел; купил и сразу выпил бутылку колы; выбежал на улицу – подышать.

Когда, спустя несколько минут, я вышел следом – мой друг ходил вдоль стены и разговаривал сам с собой.

Увидев меня, тут же прервал шизофреническую дискуссию. Выпятил подбородок, метнул жаркий взгляд.

– Говоришь, давай позвоним следователю? – спросил он. – Хау ду ю ду, гражданин начальник? Не извольте гневаться, я сей момент прилечу и дам показания? – Семён изобразил плечами и шеей холуйский изгиб. – Типа, это весело – звонок из Амстердама? Из кофе-шопа – в ментовской кабинет? Нет. Это он должен мне звонить. Как здоровье, Семён Юрьевич? Есть ли минутка, Семён Юрьевич? Могу ли задать вопросик? Они же все живы – благодаря мне! Я первую фирму зарегистрировал в девяностом году. Я был щенок двадцатилетний. Ещё никто не знал, что такое фирма и как её регистрировать – а я уже знал и делал. Налоги платил… Декларации сдавал… Вот мои доходы, вот мой юридический адрес… Я был из первых! Что такое компьютер? Что такое расчётный счет? Спросить было не у кого. Учебник американский, переводной, купил на лотке, за ночь прочитал – ура! Знаю! Включил, нажал – работает! Все они на мне тренировались. Налоговые инспекторы. Борцы с преступностью. А я… Всего-то хотел – сам себя кормить… Сам себе босс, сам себе клерк… Мало имеешь – напрягись, и будет больше. Устал – сам себя в отпуск наладил. Вот так я хотел… Менты, фискалы, чиновники – тыкались в меня, как слепые котята. На мне они первые зубы наточили! Я ветеран! – где моя медаль? За заслуги перед отечеством? За то, что был первым мешком для битья…

Я не нашёл, что ответить. Да и не искал.

Адам вышел из стеклянных дверей и поинтересовался:

– Опять ругаетесь?

– Да, – сказал я. – Но уже заканчиваем. Я убью его, если он не перестанет. Проткну пальцем горло. Выброшу в канал. Злате скажу, что брат срочно улетел в Москву.

– Он шутит, – сказал Семён Адаму.

– Я понял, – добродушно ответил Адам. – Может быть, Андрей пойдёт со мной в зал? Завтра? Спарринг, три раунда по три минуты…

– Три раунда? – изумлённо спросил я. – Невозможно. Ты молодой, я старый. Ты большой, я маленький. Абсолютно невозможно.

– Не разочаровывай его, – попросил Семён. – Сходи. Погреми костями.

Адам смотрел невозмутимо – но с надеждой. Его шея была в два раза толще моей. О том, чтобы вставать в спарринг с двадцатилетним, увитым мышцами, молочно-розовым двухметровым юношей, не могло быть и речи.

– Малыш малышом, – сказал я, – а шмаль дует, как паровоз. Договоримся так. Завтра ты не полетишь в Москву – а я встаю биться с Адамом. Насчёт трёх раундов не знаю, но две минуты постараюсь продержаться. Идём в зал все трое. Нет, четверо. Ещё Злату позовём.

Семён посмотрел на меня с презрением. Сунул руки в карманы и отошёл к краю тротуара, чтобы сплюнуть, но рядом пролегала велосипедная дорожка, ещё более аккуратная, чем сам тротуар; Семён не позволил себе опоганить стерильно-чистое пространство. Вернулся печальный.

– Торгуешься, – сказал он. – Кто из нас бизнесмен?

– Оба. Только я уже завязал.

Семён улыбнулся. Сутулый, длинный, ломкий, лицо сухое, глаза лихорадочные.

– Не переживай за меня, – сказал он. – Никуда я не полечу. Останусь на всю неделю. Как планировал. Следователю позвоню завтра утром. Или не позвоню. Как захочу – так и будет. Я ветеран, понял? Я под следствие попадаю, – Семён закатил глаза и быстро стал загибать пальцы, – в пятый раз за последние десять лет. Нет, в шестой! Разберусь. Пойдём ещё воды выпьем.

– Стой тут, – сказал я. – Дыши носом. Я принесу тебе воды.

– Стойте оба, – сказал Адам. – Русский язык трудный, но я почти всё понял. Я принесу. Там есть фруктовые смеси. Маракуйя с апельсином. Манго. Очень вкусные. Хотите?

– Да, – ответили мы с Семёном в один голос.

Белый датч вперевалку развернулся.

– Подожди, – позвал Семён. – Покажи спину.

Адам смутился.