Жирафка

«Лени, дорогая, я в ужасе. Я хотела зайти к тебе, но Дуда сказал, что не стоит. Письмо же, я надеюсь, ты прочитаешь. Не бойся, я не буду говорить, что ты не одинока, — это все болтовня. Я понимаю, что многое ты должна пережить сама и никто тебе не поможет. Тебе, наверное, и в голову не приходило, что у меня тоже нелегкая жизнь. Думаешь, просто с моей матерью? Ты сама знаешь, сколько у меня было „папочек“. После Балатона она отослала меня к бабке, а сама поехала в Югославию. Конечно, ничего страшного, у бабушкиной соседки живет внучка всего на год моложе меня, очень хорошая девчонка. Мы ездили на велосипеде к пруду, и это была неплохая тренировка. Но тебя это больше не интересует… Мартина научила меня собирать грибы, я много насушила, дам и тебе. Я же помню, что у вас творилось, когда ты отказалась собирать „сокровища наших лесных кладовых“. Я ужасно огорчена тем, что с тобой случилось. Если бы мне пришлось отказаться от баскетбола, ничего бы не произошло… Но ты! В команде без тебя очень плохо, сплошная скука. Нападающими играют по очереди Павла и Пимча. Кое-как получается. А третьей взяли одну из запасных. Меня же хотят сделать капитаном. Ты понимаешь, что все это ерунда, на руинах команды трудно что-нибудь построить. Мне совсем не хочется — не так уж я болею за баскетбол, и с девочками я всегда привыкла по-доброму, для капитана это не годится. И вообще, нет у меня авторитета при общении с другими. У нашего директора на меня просто аллергия. Понимаешь, на девочку из такой семьи, как моя, смотрят как на потенциальную проститутку. Но я-то не проститутка! Значит, ты не вернешься. Дуда не перестает говорить о тебе. Для наших нападающих ты просто недосягаемый образец. Пожалуй, он даже с этим перебарщивает. Ты меня извини, что я все время к этому возвращаюсь, но мать утверждает, что от судьбы не уйдешь и надо смотреть правде в глаза. И вот я написала. Перечитывать не стану. Написала я тебе то, что никогда не сказала бы в лицо. Но мне без тебя и из-за твоего несчастья правда очень плохо. Держись. Когда встретимся, я расскажу, какая у меня летом была любовь. Конечно, уже все прошло, и, к сожалению, вообще совсем не то, о чем я мечтала, но все равно стоило. Пока. До свидания. Ивета». Я читала это письмо и чувствовала себя ужасно. Боже, какой стыд, ведь это я во всем виновата! Именно Ивета могла бы стать той подругой, о которой я мечтала всю жизнь! Ну почему она все время валяла дурака, почему всегда скрывала, что способна страдать? Какая несправедливость! Мало того, что я приобрела астму, я еще теряю то, что никогда и нигде больше не найду. Не слишком ли много для меня? Сразу потерять баскетбол, подругу, Прагу… Что ж, все так. И даже не известно, что впереди. А я и не знала, как мне все это дорого, как больно все это терять, даже Прагу, где я чуть-чуть не доросла до двух метров. Жила вот здесь, среди этих домиков, утопающих в садах, даже не подозревая, насколько все это мое и насколько я пражанка. В школе нас учили, что привязанность к месту рождения бывает сознательная и бессознательная. А теперь у меня все это отнимают, даже Ивету.

Что же остается? И так всего стало жалко, что был один выход — зареветь. И вечером было так же плохо. Но знать об этом никто не должен. А то подумают, что я не хочу с ними расставаться. Это с ними-то! Маму-училку я почти не вижу, отец пропадает в студенческом научном обществе, или как это у них там называется, и никогда не приходит раньше десяти, а Милуш без Любоша как душа без тела или, скорее, тело без души. Если бы я осталась дома, она бы на мне только зло срывала. Милая моя семейка, никто из вас моей слезинки не стоит!

Глава 8

— Ну вот, как всегда, — грустно произнес толстяк неопределенного возраста; голос его тонул в реве уходящего автобуса. Он прибежал на остановку сразу же после меня и с отчаянием глядел на удаляющееся облако выхлопных газов.

Я, конечно, не так расстроилась. Просто снова захотелось реветь. Разве не символично, что даже автобус от меня ушел! Я еле сдерживала слезы и, чтобы отвлечься, стала смотреть на свой туго набитый чемодан. Я собралась с силами, чтобы обогнать толстяка и добежать до остановки быстрее, чем он, и ни чуточки не задыхалась. И еще вспомнила, как увидела в зеркале отходящего автобуса ухмыляющееся лицо шофера. Он что, смеялся над нами? Или мы так комично выглядели рядом: толстяк и Жирафка, прямо Пат и Паташон?

— На конечной остановке они будут играть в карты, а мы тут загорай, — пробурчал толстяк и достал вчерашнюю «Вечерку».

Этот автобус был последним из потока в час «пик», я посмотрела расписание: недавно ушли два, а до следующего не меньше двадцати минут. И это в лучшем случае, поскольку еще не кончились каникулы, когда количество автобусов уменьшается, а интервалы между ними увеличиваются. Да и кто в такой дыре ездит по расписанию? Вот если бы случилось чудо. А в чудеса я больше не верю. Для меня все чудеса окончились мини-баскетболом. Однако разве не чудо, что я оказалась в таком положении? Может быть, я еще должна судьбу благодарить?