Жирандоль

– Да вот, – смуглый палец с подсохшими царапинами указывал куда-то в пол, – и вот. И здесь еще. Запоминайте, завтра скажем бригадиру.

Дьякон в третий раз вылупился из-за спин святых апостолов, перекрестился перед Богоматерью и утек в трапезную незаметным худым вороненком. На Айбара он внимания не обращал. Ливень стрельнул прощальным залпом громового раската и затих. Бабкам надоело скучать у окна и пялиться на застрявших в храме работяг, они выскользнули наружу, впустив в церковь немножко влажной прохлады.

Кладоискатели снова оказались перед терпеливым великомучеником.

– Ну давай! – Сенцов свел брови у переносицы, встал спиной, как сторож.

Айбар просунул правую кисть под крышку и съежился от брезгливости. Рука залезла в мягкое и липкое. Первая попытка не удалась: ладонь сама собой выскользнула назад. Ко второй он приготовился, стиснул зубы. Снова обволакивающее тепло до локтя, под пальцами мягкая сырость и больше ничего. Эх, если бы фонариком посветить! Да куда там. Ноготь чиркнул по дну. Пусто. Что ж, нечего было мечтать. Бред. Он повернулся назад, чтобы оценить вероятность разоблачения. В церкви стало темно, дождь снова лупасил по окнам, дожившие до вечера свечки обиженно шипели, жаловались, что им выпала нелегкая участь светить в темноте, впустую, когда все их подруги дружным строем отгорели днем, перед мечтательными глазами воцерковленного люда.

– Ну что? – сзади подкрался Платон, притворившись, что поднимает с полу незадачливо рассыпавшиеся кишки дорожного мешка. Он и в самом деле вытряхнул какую-то чепуху, даже не поняв толком, для чего она служила.

Айбар разочарованно покачал головой. Он стыдился признаться, что уже заболел этим сокровищем. Не для денег, нет – какие уж деньги? Кто купит и сколько потом сидеть в тюрьме? Просто хотелось порадовать Агнессу, принести ее законное приданое, ни разу не виданное в жизни, даже на фотографиях, на портретах, во сне. Мечталось, как она вспорхнет счастливыми ресницами и кинется его обнимать-целовать. Женщины так падки на блестяшки, тем более если они овеяны романтическим ладаном спрятанного сокровища.

– Пощупай еще разок, – не отчаивался Платон, – или давай я.

Но в лице Айбара уже что-то переменилось, зажглась лампадка: ногтем большого пальца он нащупал что-то попрочнее многолетней паутины, какую-то тесьму, зацепил и потянул вбок тяжелое.

– Придержите крышку, – сдавленно просипел и тут же сам, по-цирковому изогнувшись, подхватил грязный каменный брусок левой рукой.

Наружу выполз грязный кулек из лежалой кожи, аккуратно завязанный шнурком у самого горлышка.

– О! – Платон схватился за грудь, внезапно заполнившуюся холодными пузырьками.

– Оно? – Айбар спешно задвинул крышку, поелозил ей по горлу урны, чтобы встала, как раньше, подхватил Платона под руку и повел к двери.

На улице мжило, крупные тяжелые капли еще плясали по листве, даря небесные щедроты, а из-за крайней тучи приветливо подмигивала первая, еще совсем бледная звезда. До Ямской слободы они шли пешком, стараясь унять сердцебиение. Их приютила во времянке бывшая соседка Дорофеи Саввишны, когда-то щуплая девчонка Тася с рыжими косицами, а теперь дородная баба с тремя подбородками и россыпью разномастных внучат на грядках. Времянка осталась еще с прежних времен, каменная, приземистая. До революции купцы строили такие, чтобы хранить излишки товаров и привечать торгашей, кому в постоялых дворах останавливаться дорого или не с руки. В те времена ведь тоже всякое приключалось. Вот теперь и пригодилась эта постройка – какой-никакой доход Таисии Спиридоновне, а мест в курских гостиницах при советской власти никогда нет.