Жить, чтобы рассказывать о жизни

Он встретился с руководством гарнизона и другими негодующими офицерами и безуспешно пытался убедить их в том, что любая сила, которая осталась в казармах, потеряна. Он предложил им, чтобы они выпустили своих людей бороться на улицы для поддержания порядка и самого законного политического устройства. Приводил им доводы разного рода историческими фактами, но не был услышан, пока официальные войска и танки не смяли силы восставших. В конце концов он решил разделить судьбу всех.

Ранним утром Плинио Мендоса Нейра пришел в пятое управление полиции с указаниями руководства либералов о капитуляции не только офицеров и восставших полицейских, но и многочисленных заблудших либералов, которые ждали приказа к действию. Переговоры о согласии шли в течение многих часов, и в памяти Мендосы Нейры сохранился неизменным образ того крупного, запальчивого кубинского студента, который несколько раз вмешивался в спор между руководителями либералов и мятежными офицерами с остроумием, превзошедшим всех. И только годы спустя он узнал, кто это был, потому что увидел его случайно в Каракасе на одной фотографии того страшного вечера, когда Фидель Кастро находился уже на Сьерре-Маэстре.

Я познакомился с ним через одиннадцать лет, когда приехал в качестве репортера на его победное вступление в должность в Гаване. Со временем у нас завязалась дружба, которая выдержала годы бесконечных ссор. В моих долгих разговорах с ним особенно чудесным и естественным было то, что 9 апреля Фидель Кастро не переставал вспоминать как одно из ключевых в его биографии. И особенно ночь в пятом управлении полиции, где он понял, что большинство восставших, которые входили и выходили, растрачивали себя в мародерстве, вместо того чтобы заботиться о жизненно необходимом политическом решении.

Итак, пока мои два друга были свидетелями событий, которые раскололи надвое историю Колумбии, мой родной брат и я вместе с беженцами находились в полном неведении в доме дяди Хуанито. Ни на мгновение я не осознал, что уже был начинающим писателем, который однажды попытается восстановить в памяти те жестокие дни, что мы переживали. Моя единственная забота тогда была самая земная: сообщить нашей семье о том, что мы живы, по крайней мере до тех пор, — и знать в то же время о наших родителях, братьях и сестрах, а особенно о Марго и Аиде, двух старших, ученицах интернатов, в других городах.

Убежище дяди Хуанито было чудом. Первые дни были трудными из-за постоянных перестрелок и отсутствия достоверных новостей. Но мало-помалу мы обошли соседние магазины, и нам удалось достать что-то съестное. Войска брали улицы приступом, у них был категоричный приказ стрелять. Неисправимый Хосе Фаленсия переоделся в военную форму и беспрепятственно передвигался в каске и гамашах, которые нашел в мусорном ящике, и чудом спасся от первого патруля, который его обнаружил.

Коммерческие радиостанции, молчавшие до полуночи, находились под контролем вооруженных сил. Телеграфы и немногочисленные допотопные телефоны были зарезервированы для осуществления общественного порядка, других средств коммуникации не существовало. Очереди, чтобы отправить телеграмму, перед переполненными учреждениями были бесконечными, но радиостанции ввели услугу передачи посланий открыто для тех, кому повезет поймать их. Этот путь нам показался самым простым и заслуживающим доверия, и мы передавали приветы, правда, без особых надежд.

Мы с братом вышли на улицу после трех дней заточения. Перед нами предстало ужасающее видение. Город был в развалинах, затянут тучами и плохо различим из-за бесконечного дождя, который усмирял пожары, но тормозил восстановление. Многие центральные улицы были закрыты из-за располагавшихся в засадах на крышах домов снайперов, и нужно было совершать бессмысленные обходы по распоряжению вооруженных патрулей, как во времена Мировой войны.

Смрад смерти на улицах был невыносим. Военные грузовики были не в состоянии убирать груды тел на тротуарах, толпы людей, отчаявшихся опознать своих близких, молили солдат о помощи.

В развалинах того, что было торговым центром, вонь была удушающей до такой степени, что многие семьи отказывались от поисков. Среди трупов, сваленных в самую большую гору, выделялся один, босой и без брюк, но в безукоризненном сюртуке. Через три дня останки все еще источали смрад неопознанных тел, разлагавшихся в развалинах и на тротуарах.

В момент, когда мы меньше всего ожидали, нас с братом внезапно остановил характерный щелчок затвора винтовки за нашими спинами и решительный приказ:

— Руки вверх!

Я поднял руки безо всякой мысли, окаменев от ужаса, но тут меня вернул к жизни взрыв смеха нашего друга Анхеля Кастихи, который откликнулся на призыв вооруженных сил как резервист первого класса. Он помог нам, беженцам, прятавшимся в доме дяди Хуанито, отправить сообщение в эфир после целого дня ожидания перед Национальным радио. Отец услышал его в Сукре в потоке бесчисленных сообщений, которые передавались днем и ночью в течение двух недель.