Жить и помнить

— Майор Курбатов сразу после войны притащил из Бреслау младенца. Верней всего, гитлеренка. Развел рождественскую сентиментальщину: «Усыновлю! Увезу в Россию!» Гораздо правдоподобнее изобразить, что мальца они прижили вместе с Элеонорой. Звучит?

Полуопущенные, как у старого индюка, веки Пшебыльского чуть дрогнули: какими путями в бестолковую, набитую буги-вугами башку Юзека забрела дельная мысль. Может быть, он совсем уж не такой кретин, каким кажется? Или просто начитался романов Анны Кристи? Впрочем, какая разница! В этой примитивной ситуации есть смысл. Русская убила польку. Любуйтесь: братская дружба на веки веков! Весь эффект от ударной работы Петра Очерета и его друзей пойдет насмарку. Вот оно, истинное лицо советских людей! — скажет каждый поляк.

— Надо подумать, — проворчал Пшебыльский. — Дело сложное, но игра стоит свеч. Главное — сбить с толку следствие. Вас мы перебросим в спокойное место.

Спокойное место! Пшебыльский невесело задумался. С какой радостью он сам бы сегодня же, сейчас же бежал из страны, где на каждом шагу подстерегают провал, арест, возмездие. Забиться в тихое, спокойное место и жить, не видя сопливого Юзека, отвратной, как тюремная параша, хари Серого. А жить можно неплохо. Недаром он ориентировался на доллары и фунты стерлингов, что недооценил бедный Казимир.

— Ах, Юзек! — мечтательно проговорил Пшебыльский. — Как много на белом свете хороших городов! Например, Прага. Стара Прага. Злата Прага. Город каштанов и средневековых переулков. Какие ресторанчики, какие ночные кабачки, какое пиво! Мы бывали там с паном Войцеховским. Даже зашли в пивнушку «У чаши», ели сосиски и запивали светлым пильзенским. Портрет Франца-Иосифа видели. Представительный мужчина. И совсем не засижен мухами. Все это враки большевистского агента.

— К чертям собачьим Прагу! Я не Швейк, чтобы ехать в Прагу.

— Понятно, — качнул лысым черепом Пшебыльский. — В Праге сейчас делать нечего. А чем плох Будапешт? Голубой Дунай, чудные девушки. Совсем как на Елисейских полях. Я любил когда-то ездить в Будапешт.

Юзек оскалился:

— Вы смеетесь надо мной?

— Нетрудно понять ход ваших мыслей. Куда же? Может быть, вас привлекает черноморский берег? Золотой песок? Сухое виноградное вино в кабачках Констанцы?

— На запад, только на запад!

Пшебыльский усмехнулся:

— Пожалуй, есть смысл. Там вы научитесь работать по-настоящему. Но об этом после. Действуйте! Дорог каждый час. Пистолет есть?

— «Вальтер».

— Не то. Я достану вам русскую машинку. Знаете, как она называется? Тэтэ! Смешно, не правда ли? У меня в Познани была девочка. Ее тоже звали Тэтэ. Била без промаха! — Пшебыльский хихикнул, нечистая слюна вскипела в уголках рта. — У пани Курбатовой могла быть такая штучка. Большевичка. Улика!

Как мираж стоял перед взором Юзека Дембовского вожделенный Запад: деньги, рестораны, коньяки, балетные дивы… Приободрился:

— Еще один момент, пан Пшебыльский. Вы учтите мои чувства. С Элеонорой должно случиться несчастье, а я люблю ее. Кроме того, она невеста брата.

Пшебыльский понимал справедливость такой постановки вопроса: товар — деньги! Человек практического склада ума, он был чужд сантиментам и эмоциям.

— Пятьсот долларов!

Сумма, вообще говоря, была не малая. Но может быть, можно еще кое-что выжать. В конце концов у проклятых эксплуататоров денег куры не клюют. Весь мир ограбили. Юзек пустил слезу:

— Скоро их свадьба. Такой удар для всей нашей семьи. У мамы больное сердце…

— Женская болезнь до постели, — скабрезно усмехнулся Пшебыльский.

— Как вы смеете так говорить о моей маме!

— Ну ладно. Семьсот.

Надо бы и остановиться. Но так заманчиво положить в карман лишнюю сотнягу.

— Отец любит Элеонору…

Пшебыльский поморщился:

— Хватит!

Юзек понял: потолок.

— Благодарю вас! — и взялся за тросточку. Без нужды глядеть на лысый череп буфетчика — удовольствие маленькое.

Пшебыльский ковылял из угла в угол на подагрических ногах, не замечая вопросительного выражения на лице Юзека. Он думал. Затеянная операция поможет окончательно привлечь Яна Дембовского. Наконец-то он поймет: русские, убившие его невесту, — смертельные враги. А главное: может быть, тогда Серый решит, что ему, Пшебыльскому, надо уходить за границу, и поможет. Хоть остаток дней проживет спокойно, чтобы утром была чашечка черного кафе с белой булочкой, к обеду куриное крылышко, а вечером французский коньяк и свеженькая, еще не замызганная девочка.

— Срок — два дня!

Юзека передернуло.

— Так быстро? Невозможно.

— Не торгуйтесь. Не прибавлю ни одного доллара.

— Я не об этом…

— Рад.

Юзек почувствовал в животе знакомую тянущую пустоту.

— Я пойду?

— Действуйте.

В окно Пшебыльский видел, как Юзек, по-дурацки озираясь, словно за ним гонится прокурор, проворно пересек улицу и скрылся в проходном дворе, который, верно, знали еще молодчики из дефензивы.