Жить и помнить

Пока Очерет перевязывал поляку рану, около взвода гитлеровцев короткими перебежками двинулись к блиндажу.

Станислав снова прильнул к пулемету. Плечо горело, как ошпаренное кипятком, под мышкой было мокро — просочилась кровь. Но Станислав больше всего боялся, что от боли и потери крови потемнеет в глазах и он прозевает нужный момент. Но вот гитлеровцы с отрывистыми выкриками — себя подбадривали — бросились к блиндажу. В глазах Дембовского плавал туман, все же он довольно ясно видел потные, разгоряченные лица немцев. Пора!

Длинная пулеметная очередь заглушила и крики немцев, и их нестройную автоматную пальбу. Свинцовое лезвие словно сбрило атакующих. Все же два или три из них успели метнуть гранаты. Брошенные издали, они не причинили большого вреда, только завалили вход в блиндаж.

Снова стихло. На деревенской улице стало пусто, словно и война окончилась. Лишь у переправы по-прежнему рвались с тяжелым придыхом снаряды.

— Опять якусь пилюлю хрицы готовлять, — вытер Очерет валявшейся возле пулемета ветошью грязное измученное лицо. Станислав, морщась от боли в плече, не отрываясь, смотрел в прорезь амбразуры. Но на улице было безлюдно.

Внезапно вблизи с резким ударом разорвалась мина. За нею другая, третья…

Вначале мины рвались вокруг да около, но вскоре гитлеровцы пристрелялись, и одна за другой две мины накрыли блиндаж.

Накаты были солидные, но и мины оказались нешуточными. Пыль и гарь наполнили блиндаж. С потолка посыпалась земля, полетели щепки, в одном углу проглянуло хмурое насторожившееся небо.

Очерет и Дембовский лежали на полу рядом с мертвым Бочарниковым, которого взрывная волна сбросила со скамьи. Пилотка сползла с лица солдата, и казалось, он наблюдает за тем, как сражаются с врагом его живые товарищи.

Наконец минометный обстрел прекратился и снова стало тихо.

— Зараз полизуть, гады, — хрипло выдавил Очерет. Черное лицо его в кровоподтеках и ссадинах стало морщинистым, и только зубы белели живым цыганским блеском.

Старший сержант ошибся. Теперь гитлеровцы не лезли, не крались, не хитрили. Убежденные, что после минометного налета с блиндажом покончено, они шли к нему не таясь, переругиваясь, даже что-то жевали на ходу, — видно, наступил священный для них час приема пищи. Шли только ради любопытства, чтобы посмотреть на мертвых русских, что так упорно оборонялись в снова захваченной ими деревне Тригубово.

Станислав Дембовский с искаженным от боли и потери крови лицом ползком добрался до пулемета. Главное, уцелел ли он.

Пулемет уцелел. Все так же пристально, немигающе смотрел он черным зрачком дула в обвалившуюся амбразуру.

— Може, тэпэр я, — предложил Очерет. Но Станислав отрицательно замотал головой. Челюсти его были намертво сжаты, словно их схватила судорога. Боялся: открой он рот — вырвется наружу стон или крик.

Станислав ждал, пока орущая и жующая толпа гитлеровцев подойдет поближе, вплотную. Длинную оглушающую очередь он дал в упор, в сплошную стену вражеских солдат. Теперь редкая пуля не попала в цель. Гитлеровцы бросились наутек, подставляя открытые спины под пулеметные очереди. Станислав бил хоть и по бегущей, но такой ясной мишени. Фашисты валились на землю, ползли, поднимались и снова падали.

— Добре! Дуже добре! — скрипел зубами Очерет. Взглянув на вконец помертвевшее лицо Станислава, на грязные ручейки пота, стекающие за ворот разорванной тужурки, решил немного ободрить товарища: — Зараз трохи отдохнем. Антракт будет, — и попытался улыбнуться. Но на черном лице улыбка была болезненной, вымученной.

Большого антракта не получилось. Из-за бугра снова высунулся «фердинанд» и, угрожающе поводя стволом пушки, двинулся на полузасыпанный, полуразрушенный, но еще живой блиндаж. Издали «фердинанд» выплюнул болванку, и довольно метко: накрыл сверху. В блиндаже все захрустело, загремело, стало темно и душно. Петр и Станислав забились в угол и лежали, закрыв головы руками. Когда пыль немного улеглась, Петр со стоном приподнялся и пополз к заваленному выходу:

— Зараз я тоби покажу хрен з редькою!

Связав ремнем четыре гранаты, Очерет разгреб землю, завалившую выход, и выполз из блиндажа. Вокруг дымились воронки, валялись расщепленные, обожженные бревна. Осторожно, переваливаясь на выбоинах, поводя орудием, «фердинанд» не спеша двигался к блиндажу.

Очерет пополз ему навстречу. Оглушенный разрывами мин и снарядов, он не слышал теперь ни шума мотора, ни скрежета гусениц. Ему казалось, что его бросили в воду и вот он ползет по глубокому дну и слышит только непрерывный шум — словно вода всей своей тяжестью давит на уши.

Новый разрыв вжал Очерета в землю. Показалось, что чем-то горячим отбило левую ногу. Но, теряя сознание, он все же умудрился приподняться и швырнуть связку гранат под брюхо самоходке. Упал, уткнув голову в колдобину.

Больше он ничего не чувствовал, не видел, не помнил. Лежал, как труп, а может, и вправду был трупом.