Жить и умереть в Париже

Напору чувств, которые обрушил на нее Жан-Марк, Ольга противостоять не могла. Однако, не считая возможным скрывать от него то, что произошло в ее жизни за последние годы, Ольга рассказала Жан-Марку обо всем. Это было честно и правильно. Знал он и то, что у Ольги кончается виза и ей надо что-то решать, так как на свою бывшую родину вернуться она не может.

Жан-Марк сам предложил ей выход в виде женитьбы. Он понимал, что не занял в сердце Ольги то место, которое заняла в его сердце она, и все же взвалил на себя груз ее проблем, подписал все бумаги на получение французского гражданства, а после развода благословил на новую жизнь.

Ольга не забыла этого, она понимала, что ее «французская судьба» сложилась во многом благодаря благородству и бескорыстию Жан-Марка. Даже расставшись и живя в разных городах, они остались самыми близкими людьми, ездили друг к другу в гости, болтали ночами напролет, советовались, спешили на выручку, если возникала такая необходимость.

И в какой-то момент своей парижской жизни Ольга почувствовала, что может перечеркнуть прошлое без сожалений и ностальгических переживаний. С тех пор словно начался отсчет новой эры. Впереди была длинная, неизвестная, волнующая жизнь.

* * *

Игорь подошел к высотному зданию на Смоленской площади и позвонил по мобильному телефону Андрею. Тот, несмотря на ранний час, был уже на месте. Сделав запись в книге посетителей и показав документы, Игорь поднялся на одиннадцатый этаж.

Тогда, в первой половине восьмидесятых, на излете брежневской эпохи, все политические и, что главное, экономические структуры находились в руках и под бдительным надзором правящей верхушки.

Только оказавшись «наверху», можно было рассчитывать на свой кусок пирога. Когда престарелые генсеки начали умирать один за другим, вызывая в народе уже не столько сочувствие, сколько смех, стало ясно, что тому, кто окажется ближе к пирогу, и достанется лучший кусок. И тут случилась горбачевская «перестройка». А потом началось лихое ельцинское правление. Все слои общества сдвинулись, пришли в движение, точно земная кора во время землетрясения.

В конце восьмидесятых уже надо было что-то предпринимать. Еще до того, как начнется передел партийной и государственной собственности, до того, как стремительно развивающиеся криминальные структуры начнут подбирать все под себя. И тогда их маленькое «комсомольское братство» разработало план снятия «большого куша», который поможет им пережить надвигающиеся трудные времена, поможет быстро оправиться и опять оказаться на плаву.

Как-то, году в девяносто первом, на даче, под водочку и селедочку, Андрей рассказал, что готовится пакет новых реформ, касающихся приватизации (тогда и слово-то дико звучало!). Это был сигнал к действию. Это означало — срочно нужны деньги для получения в фактическую собственность максимального количества государственных объектов.

В их маленьком сообществе Игорь всегда старался быть негласным лидером. Осознанно или бессознательно, он доминировал над остальными, обязательно участвуя во всех дружеских и деловых сборищах. Словом, любил держать руку на пульсе.

Поначалу Андрей и Влад относились к этому со снисходительной улыбкой: ну что тут скажешь, хочется парню поиграть в начальство. Но когда закрутились серьезные дела, такой «партийный контроль» начал их серьезно беспокоить.

У Влада в городе Ачинске, на огромном сталелитейном производстве, которое возглавлял его комсомольский сотоварищ Женька Потацкий, был уже «схвачен» полулегальный бизнес по отходам металлического сырья. В Москве же, в «Союзвторсырье», работала бывшая комсомольская подружка Аллочка — мастер высшего пилотажа по бухгалтерским и другим бумажным делам. Она могла официально, соответственно существующему законодательству, оформить нужные документы. План был прост: быстро и нелегально разбогатеть, а потом честно поделить деньги и вложить их в собственный бизнес.

Съездив в командировку в Сибирь, Влад договорился с Женькой о продаже всех металлических отходов через «Союзвторсырье» одной маленькой финской фирме по государственным расценкам. Продавали отходы и оформляли документы на рубли, а деньги поступали на банковский счет в Финляндии в долларах.

Когда схема заработала, на счета, открытые в Хельсинки, потекли огромные суммы. Металл на Западе стоил дорого, а в тогдашней России — копейки. Отходы поступали тоннами не только из Красноярского края — позднее были охвачены почти все металлургические комбинаты Сибири и Урала. В начале девяностых дело дошло и до городских свалок. И не только. Повсеместно были открыты полулегальные пункты скупки цветных металлов. Бомжи, алкаши и просто голодные российские граждане ринулись отвинчивать, откручивать и отрезать все, что не только плохо, но и хорошо лежало: болты из железнодорожных рельсов, провода высокого напряжения, водопроводные вентили…

Деньги шли на счета «комсомольского братства», которое еще не осознало, что богато не только по российским, но и по западным меркам.