Жить из основы Бытия

Скоро время вечерней переклички, и я потратил всё послеобеденное время, на что-нибудь злясь. Знаете, что меня бесит? Когда я не иду во двор, то беспокоюсь, что заболею и потеряю форму. А когда я иду во двор, то переживаю, что мало читаю, пишу писем или мало делаю ещё что-нибудь, что хорошо бы сделать. Я злюсь на своего соседа, потому что он стучит ручкой по своему письменному столу, а так как стол металлический и прикреплён к бетонной стене, разделяющей наши камеры, то кажется, что он стучит по моему столу. Телевизор в отсеке включён слишком громко, зеки-сантехники стучат по трубам в подсобке, а моя одежда вернулась из прачечной без одного носка… Боже, я мог бы сейчас быть на пляже в Пуэрто-Валларте! У меня могли бы быть деньги, хорошее жилище, я бы приятно проводил пенсионные деньки на поле для гольфа. Стоит ли говорить о сожалениях! Зачем надо было так испортить себе жизнь?

Я вновь в столовой для третьей паршивой кормёжки за этот день. На этот раз помещение переполнено ещё больше, и я не могу найти место, чтобы присесть. Я и несколько других бродим по проходам с подносами в руках. Эта игра похожа на «музыкальные стулья», смысл которой в том, чтобы задержаться как можно дольше у потенциальной «мишени», — того, кто почти доел, — и, когда он встаёт, метнуться на его место. В столовой я видел больше драк, чем где-либо ещё, поэтому я всегда внимательно присматриваюсь к тому, кого я при этом обгоняю. Почему у меня несварение, хотя я ещё не съел ни куска этой жратвы?

Вечер, я опять на работе, вожу шваброй по полу. Туалет сегодня вечером на редкость мерзкий — должно быть, одному из надзирателей было хреново. И всё же вечерняя работа ничто по сравнению с утренней. Я чувствую, как успокаиваюсь. Однако всё ещё остаётся угроза чего-нибудь непредвиденного: меня могут перевести в другое здание или другую тюрьму, я могу заболеть или один из тысяч зеков может неожиданно на меня наброситься без всякой причины — кто знает?

По телику, как всегда, ничего путного. Ещё одна перекличка в 21.30, и я пойду спать. Интересно, почему я так устал? На самом деле день был не так плох. Меня никто не пырнул ножом, никто у меня ничего не украл, я не получил дисциплинарный выговор за нарушение какого-нибудь из тысяч мелких местных правил. И вместе с тем какое-то общее ощущение тревоги, как будто чего-то не хватает. И эта изжога… Нужно будет со следующей зарплаты купить себе антацид.

* * *

А вот совершенно другой день:

Подъём. Система местного радиовещания громкая, как будто повсюду одновременно раздаётся звон цимбал. Появляются три стены камеры, рука, ещё одна рука, отбрасывающая одеяло, я смотрю вниз и вижу ступни, дальше вниз и вижу колени, трусы, футболку, а под этим — Ничего! Я широко распахнут, я парю, а стены, руки, койка, ступни, трусы и футболка находятся во мне! Вот это пробуждение!

Вот я сижу, вот стою, дюжина ощущений одновременно: звуки, боли, напряжения и ещё много чего. Я смотрю вниз, чтобы проверить — да, как всегда, я вверх ногами! Надеваю штаны, рубашку, комната качается из стороны в сторону, и теперь всё надвигается на меня, дальняя стена, умывальник и туалет становятся всё больше. Всё так странно и увлекательно! Это жизнь от Первого лица. Я смотрю вниз и вижу, что мочусь вверх!

Лицо в зеркале — не моё лицо. В доказательство я вынимаю свою бритву и смотрю с расстояния ярда, как тот явно более пожилой мужик в зеркале бреется. Здесь же нет никакого лица, лишь ощущения в этой живой пустоте. Как удивительно! Мне настоящему никогда не нужно бриться!

А теперь, чтобы доказать, что у меня нет зубов и нет рта, в котором они могли бы быть, я беру свою зубную щётку, выдавливаю на неё зубную пасту, непринуждённо, как рука сама делает, и помещаю конец щётки в это пустое пространство. Сразу же появляется вкус мяты и ощущение прохлады. Она поразительна, эта чистка зубов.

Зовут на завтрак. Двери камеры открываются, и дверной проём волшебным образом проходит вокруг меня и исчезает. Парни различных размеров спешат по ярусу. Однако я остаюсь абсолютно недвижимым, в то время как мимо меня спешит ярус, пробегают с одной стороны двери, с другой — перила, погружаясь в небытие. Через секунду я уже вышел из корпуса и стою на тротуаре. Воздух бодрящий и морозный, а с гор долетает запах елей. Мимо проплывает тротуар, и когда я смотрю вниз, то вижу, что мои ноги движутся, чтобы оставаться на нём. Я замечаю, что, странным образом, тротуар теперь появляется из ниоткуда в верхней части моего поля зрения и исчезает в никуда в нижней части — кажется, будто мои ноги взбираются по вертикальной беговой дорожке, но я вовсе не устаю!

Столовая становится больше, и ко мне приближается хвост длинной очереди из парней, уменьшающихся в размере по мере удаления; все стоят ко мне спиной. Один человек оборачивается и заводит со мной беседу. Я вижу, что он разговаривает с пустым пространством Здесь, смотрит на никого и говорит с никем — я принял в себя его лицо; я стал им. Поистине, я разговариваю сам с собой!