Она бросила трубку на стол и разрыдалась. Артем пытался перезвонить еще несколько раз, но Ника не отвечала, и он, видимо, остыл. В кухню неслышно вошла Ирина, обняла подругу за вздрагивающие от рыданий плечи, прижалась щекой к макушке:
– Ну что ты, рыжик? Не убивайся так, никто из них этого не стоит. Ты же у меня умница и красавица, а рыдаешь из-за побитого молью мужика с приданым в виде дочери и бывшей жены. Я тебя просто не узнаю, и мне обидно. Обидно за ту Нику, которую я знала. Она бы не стала вот так расползаться!
Ника подняла заплаканное лицо и проговорила:
– Я, наверное, все-таки его люблю, Ирка. И мне так больно, что он такой…
– Ника, да они почти все такие. Кого ни возьми…
– Да? Твой Иржи был другим.
– Мой Иржи оказался женат, – спокойно и даже равнодушно отозвалась Ирина, как будто не было за плечами почти семи лет счастливой жизни с пражским адвокатом.
Стахова даже перестала рыдать от неожиданной новости. У нее в голове не укладывалось – как такое могло случиться? Как могла Ирка, такая умная, прозорливая и умевшая предвидеть ситуацию на три шага вперед, попасть в положение любовницы? У нее всегда было на этот счет строгое табу – никаких женатиков, никаких встреч в его свободное время, никаких одиноких праздников и выходных. И вдруг…
– Ира… но… семь лет! – выдохнула Ника.
Ирина зацепила ногой табуретку под столом, выдернула ее и села, облокотившись на столешницу локтем.
– А вот так, Никуся. Семь лет этот красавец пудрил мне мозги так талантливо, что я даже не поверила, когда узнала.
– А… как ты узнала? – Ника уже забыла о собственных неприятностях, об уехавшем ни с чем Артеме, о загипсованной руке…
Ирина пожала плечами, дотянулась до электрического чайника и щелкнула кнопкой:
– Чайку попьем, хотели ведь. Как узнала… очень просто. Ко мне в галерею заявилась его жена с близнецами. И обе девочки, как ты догадываешься, оказались копией папеньки. Красивые такие пятилетние куколки.
– Но… как же… в смысле как ты не замечала? Ведь время…
– А он оказался очень талантливым прохвостом, Никуся. Его семья жила не в Праге, а в пригороде. И его поездки «к клиенту» были на самом деле визитами в семью. Они с женой сначала договорились, что у них вроде как открытый брак. А в какой-то момент она решила – нет уж, брак так брак, по полной программе. Вот и все.
Ирина встала и отошла к навесным шкафам, зачем-то открыла дверцы, заглянула внутрь, снова закрыла.
– Знаешь, – вдруг со слезами в голосе заговорила она, обернувшись к Нике, – мне никогда в жизни не было так мерзко, как в тот вечер, когда Иржи приехал домой. Никогда. Он не знал о визите своей жены, а я просто хотела посмотреть, как он станет выкручиваться. Лучше бы я этого не делала. Уходить нужно сразу – навсегда, резко, чтобы не было так больно.
– Ты сильная, Ирка, – медленно проговорила Ника, – ты взяла и ушла. А я не могу. Очень хочу, понимаю, что это неизбежно, а все равно не могу. Жалко прошлого, понимаешь?
Ирина вытерла навернувшиеся слезы, достала чашки и сахарницу.
– Нашла о чем пожалеть! Можно остаток жизни в этом ковыряться, в прекрасном прошлом, а тем временем мимо проплывет твое настоящее и будущее. И не заметишь даже. Уже не замечаешь.
– Ты о Гавриленко? – со вздохом спросила Ника. – Это бесперспективно, Ира. Кто он и кто я? Мы две разные планеты, и наши орбиты только чуть коснулись друг друга, но не больше.
– Ой, заговорило журналистское нутро! – отмахнулась подруга, наливая чай. – Планеты, орбиты… Ты не статью для глянца пишешь, а свою жизнь пытаешься устроить. Или я пытаюсь, уже не разберешь. Что тебя смущает в Гавриленко? Деньги? Власть? Рост двухметровый? Что?
– Он… другой, понимаешь?
– Да, не такой, как твой Артем. И это тебя смущает. Ты привыкла появляться по свистку, по зову – а тут наоборот. Зовешь ты – и он приходит, решает твои проблемы, а не навязывает собственные. Понимаешь? Не ноет о неприятностях с бывшей женой, не жалуется, что дочь в школе плохо учится. Он вообще тебя не парит ничем – наоборот, старается, чтобы твоя жизнь стала хоть немного легче и интереснее.
– Ты идеализируешь человека, которого не знаешь!
– Я основываюсь на твоих рассказах и на том, что вижу сама. Ты меняешься в лице, когда говоришь о нем.
– Ира, я тебя умоляю… давай не сегодня, – жалким голосом попросила Стахова, прижимая к груди нестерпимо занывшую руку, хотя на самом деле ей вдруг показалась, что это не рука болит, а душа. – Я так измучилась, что не в состоянии вынести еще и твои рассуждения о преимуществе одного кобеля перед другим. Полежать бы…
Ирина захохотала – иной раз подруга, даже будучи вот в таком размазанном состоянии, ухитрялась выдавать фразы, от которых живот сводило.
– Тогда какого черта ты нарядилась в грязные шмотки, а? Когда рядом висел специально для тебя оставленный халат? – поинтересовалась она. – Куда собиралась бежать, коль скоро Артема отправила восвояси?
– Домой хотела ехать, придется снова менять замки. Хозяйка не обрадуется…