Жить не дано дважды

Как в бреду, прожила я еще три дня. Лиза бегала к Степану, не застала его. Я ломала голову, как найти «Северок», как найти помощника, за что зацепиться. На восьмой день я увидела на виселице мальчишек-москвичей и пленных. Девятый день лежала в постели — меня лихорадило, бредила. На десятый — пришел Степан.

— Марина, — робко позвала Лиза, войдя в комнату, — пустить к вам Степана?

— Степана? — открыла я глаза. — Какою Степана? Ах, Степана!.. Сейчас я, Лиза, только оденусь…

Все мои болезни сразу прошли.

4.

Мы молча разглядывали друг друга.

У Степана непомерно широкие плечи. От этого, наверное, он кажется низкорослым. Крепкая мускулистая шея и тяжелые руки. А лицо, как у всех силачей, доброе, открытое. Ласковые серые глаза.

Я улыбнулась. Улыбнулся и Степан. Потом мы признались друг другу, что впечатление от первой встречи было самое благоприятное.

Степан напрямую спросил:

— Так вы, Марина, ищете связи с партизанами? Или вам просто нужно помочь — верный человек нужен?

Я промолчала, не решив еще, как разговаривать с ним. Сердцем я чувствовала, что Степану можно довериться. Но вот так сразу!

— Можете на меня положиться, — просто сказал Степан. — Помогу, сколько в моих силах. Я не выдам вас.

— А откуда вы знаете, что меня можно выдать?

Степан чуть удивленно посмотрел на меня.

— Вижу, что вы от наших… Как вам это объяснить? Молоды вы очень, Марина, не знаете еще людей….

Степан тоже был не старик — лет тридцать пять, тридцать шесть. Но мне, по моему возрасту, казался пожилым человеком. И, может быть, этот довод оказался самым сильным. А скорее всего безвыходность. Раздумывать не приходилось. И я призналась.

Рассказала про измену Василия, про зарытую радиостанцию и про то, что без помощи не смогу выполнить задания. Но я не сказала о том, что мы с Василием должны были представлять самостоятельную группу разведки. Даже намекнула — за мной есть люди, но они сейчас не могут выйти мне на помощь. Истинное положение вещей Степан узнал много позже, когда в село пришли наши.

Степан и не допытывался. Он понимал — говорю столько, сколько можно и нужно, чтобы ввести его в курс дела.

— С чего же начинать, Марина? — деловито спросил Степан.

— Надо отыскать, где зарыта радиостанция, и откопать ее.

— Хорошо, — сказал Степан. — Сегодня же ночью зайду за вами. Будем искать, где она зарыта. Я даже приблизительно угадываю место…

— Это не все, Степан, надо подумать о том, куда деть рацию. Где бы найти безопасное место, чтобы можно было держать связь?

— А у меня на чердаке. Тепло, светло, сухо. Дом на отшибе. Лес. Лучшего не найдешь.

Я готова была расцеловать его.

— Степан, но вы понимаете, чем это вам грозит, если…

Степан поднялся.

— Значит, ждите за полночь.

В точно назначенное время Степан царапнул по оконному стеклу ногтем, я вышла.

Он сунул мне в руки плетеную корзинку.

— В случае чего — по крыжовник.

— Сейчас крыжовник?

— За кустами. Там рядом заброшенный сад — пропасть крыжовнику. Крестьяне его выкапывают для своих дворов.

Я поняла — ранняя весна, самое время пересаживать кусты. А что ночью — так, ясное дело, чужой крыжовник, воруем. Какое наказание может быть за воровство кустов?

— Вы умница, Степан, — прошептала я.

Степан не откликнулся, может, и не слыхал.

Как ни странно, но ночью я лучше сориентировалась на местности. Наверное, потому, что зарывали рацию почти ночью. Или Степан вывел меня в этом месте, не знаю. Только я сразу узнала этот дуб-великан, он совсем не походил на своих собратьев. В пять минут все разрыли, вытащили и снова зарыли. Рацию я положила в свою корзинку, батарейки Степан положил в мешок.

Я двинулась к шоссе, но Степан, смеясь, окликнул:

— Марина, а крыжовник?

Про крыжовник я на радостях забыла.

Мы врезались в густой кустарник. Степан быстро накопал, груду кустов, набил ими свой мешок и мою корзину.

— Теперь пошли, — сказал он. — Для убедительности посадим днем с Верой. — И пояснил: — Вера — это моя жена. Ей доверять можно, Марина. Она люто ненавидит врага. Сынишка у нас…

Голос Степана дрогнул, и у меня сжалось сердце.

— Убили его?

— Умер, Марина. От дифтерита. Вот она и считает — убили враги. Они нормальную жизнь нарушили, — трудно вздохнул Степан. — Шестой годик пошел бы…

— Других нет?

— Нет… Не хочет Вера, пока враг на нашей земле.

Шли напрямик, шоссе осталось в стороне. Тишина стояла такая, что не хотелось думать про войну, про врага. Но рядом со мной шагало большое человеческое горе, и я все прибавляла и прибавляла шаг. Быстрее дойти, развернуть рацию, связаться с нашими, начать работать. Быстрее потому, что и от меня зависело освобождение этой земли от неволи, от смерти и крови. Перед глазами маячили мальчишки-москвичи. Пленный мальчик — офицер с мертвыми синими глазами. Никакой пощады убийцам!

Я сказала:

— Наш квадрат, Степан, сейчас белое пятно на карте. Наши части наступают, а командование не имеет никаких сведений о тылах противника. Воинских частей тут нет?

— Здесь нет, — ответил Степан подумав. — У Дубоссар, на переправе, стоят. Кажется, скопление сил идет. Немцы, румыны.

— Выясним…

Не заходя в дом, пробрались на чердак.