Жить не дано дважды

Замараться боится. Мне попалась на глаза волосатая родинка под длинным тонким носом, впечатление, что она вот-вот вылезет из ноздри.

Адлер побагровел.

— Над чем Шеня смеется?

Я просто хохотала и краем глаза ловила настороженные глаза Федора.

— Ох, умора, герр комендант!.. Представляете, меня сегодня заставили корову доить… Умора! Я же не знаю, с какой стороны к ней подойти. Вы бы видели, герр комендант. На молокозаводе все тоже смеялись…

Адлер несколько успокоился, краска отлила от лица.

— О, Шеня работает?

— Да, герр комендант! Вот Федор не может найти работу. Вы не поможете — к нам на молокозавод?

Адлер даже изволил пошутить:

— Разве Федор умеет доить корову?

— Умеет, герр комендант! Вы не знаете нашего Федора — он все умеет. Но не любит коров. Он любит лошадей — и работал уже в немецкой части возничим. Устроить бы его развозить молоко.

— Я буду посмотреть… Если Шеня будет хорошей девушкой и поедет с комендантом в воскресенье кататься, я устрою Федора.

Теперь я побагровела от злости. Вот гад, вымогатель.

И не очень мне хотелось кататься с ним, видела я эту забаву: повозка, накрытая красным ковром, на козлах власовец. Летят, сломя голову, деревенской улицей, пугают ребятишек, давят кур.

Я посмотрела на Федора — пусть он решает.

— Да, — сказал Федор неторопливо, — Женя поедет с вами кататься, господин Адлер. Я надеюсь, вы не уроните мою сестру с повозки?

Адлер осклабился:

— О-о, конечно, нет!

И я каталась с Адлером несколько раз. Но если мои товарищи по молокозаводу оправдывали меня — молодостью, мягким характером, интеллигентностью, то кучер коменданта — звали его Семен — никак, видно, не оправдывал. Глядел на меня иногда с неприязнью, иногда с открытой ненавистью. А звал — барышня. «Барышня, комендант прислал за вами повозку… Барышня, заедем за комендантом…»

Я терпела. Что-то мне нравилось в этом вечно угрюмом, неулыбающемся человеке. Чувствовала в нем русскую душу, хотя он добросовестно служил у коменданта — был у него за кучера, за возничего, за денщика, за повара. Словом, за все и про все. Я никогда не видела Семена без дела. Пришла даже шальная мысль — хорошо бы как-то наладить контакт с ним: Семен много разъезжает с комендантом, бывает даже в Яссах и Кишиневе, куда нам с Федором пока нет ходу.

Вербовкой помощников занимается старший. Это не дело радиста.

Но Федор, видимо, сам думал о том же, потому что сказал, ничего не объясняя:

— Хорошо бы прощупать Семена… Непонятно, как он попал к немцам. Явно ненавидит их.

Скоро подвернулся удобный случай. И, хотя прямого приказа от Федора не было, я решила воспользоваться случаем.

Ранним воскресным утром Семен ехал мимо нашего дома — все в той же повозке, только без ковра. Я накинула платок на плечи, шагнула к двери — и только тогда посмотрела на Федора вопросительно. Он кивнул, и я выбежала за ворота.

— Семен, вы куда едете?

— За сеном, — не обернулся Семен.

— Возьмите меня с собой.

— Садитесь, — буркнул Семен.

Но лошадей не попридержал, и мне пришлось на ходу прыгать.

Все село проехали молча. Молчали и на дороге — вдоль кукурузного поля. Было жарковато, июньское солнце припекало. Небо слепило синевой.

Я не знала с чего начать. Семен явно не хотел помогать.

Наконец спросила:

— Семен, у вас остались в России родные?

Семен так долго молчал, что я уже не надеялась получить ответа.

— Да, — не оборачиваясь, сказал он. — Остались… Жена. Дочка четырех лет.

— Где они?

— В Смоленске.

Наверно, велика была тоска Семена, если он вдруг заговорил сам:

— Когда уходил на фронт, дочке год был. Папа — говорила… А жена молоденькая — чуть постарше вас. Когда уходил, вцепилась в меня, плачет… Еле руки ее оторвал от себя. Потом Смоленск немцы заняли. Потом…

Семен тяжело вздохнул:

— Ничего о них не знаю.

Подъехали к скирде. Семен проворно накидал воз сена. Оно было прошлогоднее, чуть затхлое, но на солнце быстро восстанавливало аромат травы и цветов.

Семен присел на край скирды, достал кисет, свернул самокрутку.

Глубоко затянулся, выдохнул. Сумрачно смотрел на тлевший огонек. Я опять не знала, как к нему подступиться. И он снова заговорил, сам.

— Под Ростовом попал в плен. Ранили в обе ноги. — Сделал глубокую затяжку. — Взяли меня в обоз — много наших пленных находилось на лошадях. Потом Адлер…

Я осторожно спросила:

— Как же считается — служите в армии?

— Нет, не служу… Я подписку не дал. У них подписка — вроде присяги… Я не дал. И не дам. Не заставят.

— А я вас власовцем посчитала.

Семен испытующе посмотрел на меня. Спросил:

— Ну и что — разочаровалась?

— Нет, — ответила я, чуть поколебавшись.

Семен взялся за вожжи, и мы пошли рядом.

— Не понимаю вас… Молодая девушка — чего сунулась к немцам? Думаете, нужны им — тому же Адлеру?.. При случае пустит по рукам… Я бы на вашем месте не так жил.

— А как?

— Как все. Небось, Харьков наши освободили. Были бы теперь у своих — учились бы… Эх! — перебил сам себя Семен.

Показался наш дом с маячившим у калитки Федором — тревожится, наверное. Долго мы ездили.

— Федор не работает?

— Нет… Заходите к нам, Семен, Федор будет рад.

— Зайду, — просто согласился Семен.