Приятно было разглядывать эти предметы. Я любил читать на еврейских монетах слова, написанные древними еврейскими письменами: 'Израильский шекель', 'Святой Иерусалим', 'Второй год свободы Израиля', 'Второй год свободы Иерусалима' и т. д. Тем не менее, меня сильнее влекло к более ранним периодам истории, ко временам патриархов, завоевания Ханаана воинами Иехошуа, царства Давида. Было найдено большое количество предметов, датируемых этими периодами: глиняные сосуды, бронзовые мечи, статуэтки. Большинство из них были не израильскими, а ханаанскими. Ими могли пользоваться и израильтяне, но стиль и выделка одних и несомненные ассоциации с языческим культом, вызываемые другими -- например, статуэтками - характеризовали их как памятники ханаанской материальной культуры. Мне доставляло наслаждение смотреть на них. Их стиль был очарователен. Это были грубые, но практичные изделия. Радовали глаз блестящие красные узкие линии, которыми были заштрихованы древние горшки. Но особенно пленили мое сердце предметы культа: идолы плодородия, кропильницы и сосуды в виде животных.
Однажды Даджани, арабский торговец древностями из Старого города Иерусалима, принес мне большой глиняный сосуд в виде коровы. Хотя передняя часть морды, рога и уши были отбиты, я не мог отвести от статуэтки глаз и выпустить ее из рук. Какой чудесный сосуд! Его нашли в окрестностях Иерихона, и он датировался XIII веком до н. э. Ничего подобного мне не попадалось ни в книгах, ни в музее.
Цена, что называется, 'кусалась'. Я позвонил управляющему армейским банком Дову Давиду и спросил у него, достаточно ли денег на моем счету, чтобы оплатить чек. Нет, отвечал он, но выписывайте, а мы постараемся что-нибудь придумать. Я выписал чек и благословил ханаанскую семью, которая позаботилась поставить кувшин .в стенную нишу, где он простоял в целости и сохранности более трех тысяч двухсот лет.
Не так гладко состоялась покупка кадильницы, которую я приобрел у Абу-Али. Это был бедуин, сущий исполин (соплеменники прозвали его Ат-Тавил -- Долговязый). Он был из племени Таамра, которое обитает в Иудейской пустыне, между Бет-Лехемом и Мертвым морем. Он занимался различными гешефтами, в том числе и торговлей древностями. Не думаю, чтобы родился человек, который мог бы обвести его вокруг пальца, подсунув ему поддельное изделие или фальшивую монету. Я мог быть уверен в том, что все купленное у него мною было подлинным. Я знал, где что было найдено, через сколько рук и через какие именно руки оно прошло, прежде чем попало к нему.
Однажды он послал человека передать мне, что к нему поступила прекрасная глиняная кадильница. Мы договорились встретиться в Иерусалиме. Кадильница оказалась не только очень красивой, но и единственной в своем роде. Она имела форму кубка с расширением вверху, по краям украшенным изображениями человеческих лиц. Кадильницу нашли разбитой и склеили, а отсутствующие детали залепили гипсом. Я купил ее и спросил, где ее нашли. Абу-Али ответил, что в пещере южнее Бет-Лехема. Я попросил повести меня туда. Мне хотелось узнать, для чего пещера предназначалась, -- для погребения, для жилья или для отправления обрядов.
Абу-Али обещал выполнить мою просьбу, и мы договорились о сроке. Но незадолго до назначенного дня он сообщил мне, что он очень занят и попросил отложить встречу. Под каким-то предлогом он отказался встретиться со мной и во второй раз. Человек этот вызывал во мне восхищение, и я не стал допытываться об истинных причинах новой отсрочки и продолжал ждать. Наконец настал день, и мы поехали осматривать пещеру.
Мы проехали Бет-Лехем и на полпути к Хеврону свернули на запад по немощеной дороге, ведущей к низменности. Мы проехали еще километра четыре, дорога кончилась, мы вылезли из машины и продолжили свой путь пешком. Тропинка петляла по отвесному склону между скалами и толстоствольными масличными деревьями. Есть что-то человеческое в старом масличном дереве. Его ствол испещрен складками и бороздами, ветви и листва никнут и теряют свою свежесть, цвет блекнет, но стать сохраняется даже в старости. Его переплетающиеся корни, пробивающиеся из земли, склоненные ветки, дуплистый ствол придают ему особое величие. Люди, режимы, царства, империи рождались и умирали. Обычаи, религии, культуры цвели и отцветали. Только масличное дерево продолжает стоять, погрузившись в вечный покой, неся свое послание миру -- оливковую ветвь, давая масло для освещения и плоды для услады гурманов.
...Пещера была выдолблена в скале, и тот кто не знал о ее существовании, не заметил бы ее. Вход в нее был наполовину завален огромными камнями и неразличим за густой порослью дикорастущих трав, которые никогда не выкашивали и не вытаптывали.
Некогда это была пещера для погребения. Все еще видны были человеческие останки. Но по прошествии многих лет она стала использоваться как овечий загон и как укрытие для пастухов во время грозы. Пещера хранила следы недавних раскопок, в результате которых были обнаружены глиняные сосуды.