Жить с Библией

Не с арабов, а с нас самих взыщется кровь Роя. Как посмели мы сами не взглянуть в лицо своей судьбе, не постигнуть предначертанного нашему поколению во всей его жестокости? Мы забыли, что эта молодежная группа, которая поселилась в Нахал-Озе, несет на своих плечах, подобно Самсону, тяжелые 'Врата Газы' и что за этими вратами теснятся сотни тысяч одержимых ненавистью людей, людей, которые молятся о том, чтобы мы ослабели и они могли разорвать нас на куски. Мы и в самом деле забыли об этом? Мы несомненно знаем, что для того, чтобы отнять у врага надежду погубить нас, мы должны быть вооружены и быть наготове днем и ночью. Мы -- поколение поселенцев, и без каски и пушки не можем посадить дерево и поставить дом. Не будет жизни для наших детей, если мы не выроем убежищ, и без забора колючей проволоки и пулемета мы не сможем проложить дорогу и пробурить колодец. Миллионы евреев, которые были безжалостно истреблены, потому что у них не было родины, взирают на нас из пепла, -- единственного, что осталось от них, -- из пепла истории Израиля, и повелевают нам осесть на земле и восстановить страну для нашего народа.

Но по ту сторону границы вздымается море ненависти и жажды мести. Они ждут того дня, когда самодовольство притупит нашу готовность к отпору, того дня, когда мы подчинимся назойливому домогательству послов лицемерия, зовущих нас сложить оружие. Кровь Роя вопиет к нам из его растерзанного тела. Как бы мы ни клялись, что наша кровь не будет пролита напрасно, вчера мы снова дали завлечь себя в ловушку, прислушались к речам этих послов и поверили им. Сегодня мы должны дать себе отчет в том, что произошло. Давайте взглянем в лицо ненависти, заполняющей души сотен тысяч арабов, в окружении которых мы живем и которые ждут-не дождутся дня, когда их руки смогут дотянуться до нас и пролить нашу кровь. Не будем отводить глаз от этого видения, дабы не ослабить силы наших мышц. Таков неумолимый закон, навязанный нашему поколению: быть во всеоружии и всегда наготове, сильными и твердыми. Если меч выскользнет из наших рук -- оборвется наша жизнь.

Рой Рутберг -- худощавый, белокурый юноша, покинул Тель-Авив, чтобы возвести свой дом, словно крепостной вал, у ворот Газы. Его глаза ослепил свет, льющийся из его собственного сердца, и он не заметил вспышки смертоносной молнии. Страстное стремление к миру притупило его слух, и он не услышал рокового выстрела из засады. Таким был Рой. Увы! Врата Газы оказались слишком тяжелыми для его плеч, и под их тяжестью он пал'.

Через несколько дней после смерти Роя я встретил поэта Натана Альтермана. Я направлялся к Бен-Гуриону, а он шел от него. Не знаю, о чем они беседовали, но со мной Альтерман говорил об убийстве Роя. Он спросил, каким человеком был Рой, и я рассказал то, что знал. Затем он спросил о положении на границе в районе Газы. Я сказал, что, по моему мнению, без решительных ответных акций и усиленных мер по охране границы спокойствия не будет.

Альтерман интересовался настроением наших людей, живущих в пограничных поселениях. 'Допустим, -- сказал он, -- мы не сможем предотвратить акты террора. Тогда вопрос сведется не к тому, прекратят ли арабы убивать, а сможем ли мы выдержать это'. И добавил: 'Вы знаете, что в жизни народа, как и в жизни отдельного человека, пролитая кровь может привести к обратным последствиям, чем те, на которые рассчитывали убийцы. Оборонительные войны крепят связь со страной, с землей, пропитанной кровью павших. Убийство Роя должно укрепить волю его товарищей из Нахал-Оза остаться и выстоять'. Хотя речь его не лилась свободно -- он немного заикался, -- не была уснащена поэтическими образами, она звучала как прорицание пророка. Он и был пророком, живущим среди нас, который вел себя, как мы, но взор его проникал до сокровеннейшего в душе человека и провидел судьбу нации.

В моих глазах Альтерман был значительнейшим поэтом нашего поколения. Не только как лирический поэт он выше любого писателя или поэта современного Израиля. Его не с кем было сравнить и тогда, когда он выражал свое мнение по поводу наших национальных проблем. Его стихи о мытарствах еврейских детей в период Катастрофы, об остатках европейского еврейства, пытающихся прорваться через британскую блокаду, чтобы добраться до Палестины, о юных бойцах Войны за Независимость были непревзойденными шедеврами. Молодое поколение израильтян припало к его поэзии как к незамутненному источнику и черпало в ней веру. Смерть в бою Альтерман трактовал в своих стихах как неизбежный момент в борьбе за наше национальное возрождение, как еще одну кладку кирпичей в восстановлении нашего национального очага.