Жить стало лучше, жить стало веселее!

— Ну… да, — кивнула Зосимова. — Бывает, что что-то не идёт, приходится с нуля переписывать.

— Вот! — я наставительно поднял палец. — А у меня всего этого нет. Я не пропускаю эти стихи через себя, не рожаю их в муках, если хотите. Я их вообще не пишу. Просто у меня, как у энергета, есть небольшое отклонение от нормы. Я при медитации впадаю в сатори. Знаете, что это такое?

— Болезнь какая-нибудь? — комсомолка отодвинулась от меня, обдав презрительным взглядом.

— Нет, это… — начал объяснять я, но меня перебили.

— Просветление, — учительница музыки таращилась на меня словно видела в первый раз. — Очень редкое явление. Способность отрешаться от всего, сосредотачиваясь лишь на одной мысли. Я слышала, что такое иногда бывает, но ни разу не видела человека, способного на это.

— Да, именно так. — Я благодарно кивнул Гульнаре Исламовне. — И в этом состоянии я буквально выпадаю из жизни. А когда прихожу в себя, не могу вспомнить, чем занимался. Это сложно описать. И вот иногда после медитаций в голове возникают стихи. Уже готовые, понимаете. Я даже не думал ни о чём таком, просто шутка подсознания. Или послание от ноосферы, кто его знает. Поэтому я не могу считать их своими, точнее, могу, но не хочу переходить дорогу другим, настоящим поэтам, которые эти стихи выстрадали, выносили. Это просто нечестно будет с моей стороны.

— Весьма достойная позиция, — уважительно кивнул лысоватый дядька. — Иван Сидорович, моё уважение. Какая смена растёт, а?! Ну, раз от премии отказываешься, тогда, может, сам чего-нибудь хочешь?

— Помогите выйти на филармонию, — естественно, у меня было много чего попросить, но я решил не выбиваться из образа хорошего парня. — Вам это всяко проще, чем мы сами будем пороги обивать.

— А зачем тебе? — тут удивились все, даже комсомолка. — Ты ещё и музыкант?

— Да господи упаси, — я тут же отверг гнусные инсинуации, — у меня медведь не просто наступил на ухо, а основательно так на нём оттоптался, ещё и друзей позвал. Просто есть идея записать песни с оркестром. Вот представьте, солист поёт, мол, и вновь продолжается бой, и сердце клокочет в груди, а фоном скрипки там, виолончели и горны. Круто же будет!

— Так зачем обязательно филармония? — удивился райкомовец. — У нас на киностудии есть свой оркестр, ничем не хуже. И записываться там проще, всё оборудование и помещение специальное имеется. К тому же как раз в нашем районе. Я думаю, проблем не будет. Давайте сделаем так. Вы мне позвоните дня через два, и там всё решим.

— Но у нас ещё аранжировки не готовы! — схватилась за голову Зосимова. — Гульнара Исламовна, что делать?!

— Не суетиться под клиентом, — сначала ляпнул я, а потом до меня дошло, что именно. — Извините. Тяжёлое детство, деревянные игрушки, прибитые к полу… ещё раз извините.

— Семён, ты иди, отдыхай, — быстро сориентировался директор, понимая, что если я останусь, то вместо поощрений от райкома можно будет огрести полную корзину люлей. — Мы сами всё обсудим. И Лену возьми с собой. Я ведь правильно понимаю, что запись будет не завтра и даже не на этой неделе? Вот и идите, отдыхайте. Праздник всё-таки. Готовьтесь к танцам.

— До свидания, — нестройным хором попрощались мы с высоким начальством и наконец-то свалили из зала. Лена, правда, пыталась меня задержать, но я уже наелся культуры так, что в горле стояло, да и чем я ей мог помочь, не понимал, так что отговорился делами и сбежал. Тем более у меня действительно скоро была тренировка, Михалыч не собирался делать перерывов даже на праздники. И Анастасия тоже. А вечером намечалась школьная дискотека, которую пропускать я не собирался.

Глава 3

Музыку я услышал ещё на подходе к школе. Не клубняк и хардбас, как в парке, но и не вальсы Шопена. Диско, попса, практически классическая, правда, без изрядной доли пошлости, но в целом танцевальная музыка от моего мира практически ничем не отличалась. А вот рок меня, наоборот, даже радовал, потому как так и остался андеграундом, что в лучшую сторону повлияло на его развитие.

Ну, на мой вкус. Кому-то, может, и сладкие мальчики в коже со стразами нравились, тут, как говорится, хозяин — барин. Я же всю эту говнорокерскую гламурную тусовку терпеть не мог, а старые команды, к сожалению, в большинстве своём сдулись, стоило им дать свободу творить. Как, впрочем, и большинство других творческих направлений и жанров. Вседозволенность она никогда ни к чему хорошему не приводила.

И если «Сектор газа», несмотря на нарочито грубую подачу и маты, мы слушали и в старости, то все эти «Поющие трусы», лепечущие в микрофон про сиськи, жопы и бабло, забывали, стоило только закончиться треку. А всё, потому что у первых творчество отражало протест и, говоря бюрократическим языком, поднимало остросоциальные темы, то вторые были просто тупыми, безголосыми хабалками и могли заинтересовать только таких же, как они сами.