«Жить в двух мирах»: переосмысляя транснационализм и транслокальность

Из этого обмена репликами становится понятно следующее. Кайрат понимает, что его работа трудна и структурно уязвима. Как я подробнее изложу ниже, он прекрасно знает, что на работе ему платят меньше, чем этническим русским, которые не воспринимаются как «мигранты». Также ему ясно, что на работе он испытывает стресс, от которого развивается язва желудка. С этой точки зрения его рассказ имеет сходство с критикой постфордистского труда, привлекающей внимание к унизительным и деструктивным аспектам капитализма по системе «точно в срок», или «гибкого» капитализма68. Однако все не так просто, и на это указывает любопытный комментарий Кайрата, поддержанный Альбиной: через некоторое время он «начал работать» (иштеп кеттим). Здесь Кайрат использует одно из двух кыргызских слов для обозначения работы (второе из них – жумуш). В определенном контексте иштеп кеттим может означать буквально «начал работать»; однако корень «иш» имеет гораздо более широкий спектр значений – занятие, дело, способ обхождения. Утверждение «иштеп кеттим», таким образом, не просто указывает, что Кайрат «начал работать», особенно если учесть, что к тому моменту он уже работал в обувном магазине некоторое время. Оно означат нечто вроде «у меня стало получаться» или «я понял, что к чему». Здесь глагол «работать» выступает в значении «найти выход» из ситуации на суетливой, тяжелой работе. Это позволило ему терпимо отнестись к насмешкам и издевательствам женщин-сотрудниц, диктующих заказы по рации, – следствию того, что он говорит по-русски с акцентом (как он заметил в другом интервью). Это также позволило ему воспринять трудности как возможность проявить гендерно окрашенную (мужскую) способность к тяжелому физическому труду, на что его жена с юмором заметила, что в отличие от нее Кайрат проводит на работе только два дня, после чего у него «выходные». Через несколько месяцев он научился не только выживать в бешеном темпе работы в подвале обувного магазина, но и наслаждаться адреналином и тяжелым трудом: его способность переключаться между работой и задачами «узла» – посредника внутри мигрантской экономики – выражается в одновременном ношении мобильного телефона и рации.

Столь же важен комментарий, которым Кайрат предварил весь свой рассказ: удовлетворение от работы в России – следствие возможности трудиться с чистой душой и чистой совестью, «в поте лица». Возможно, Кайрат здесь намекает на возможность зарабатывать деньги без необходимости прибегать к неформальным денежным расчетам или услугам партнеров, что распространено в налоговых инспекциях Кыргызстана. Однако его замечание также предполагает, что частично удовольствие приносит именно тяжелая физическая нагрузка на работе – тот факт, что работа не дает расслабиться, что нужно всегда помнить цепочку цифр. Как и многие другие мои информанты, Кайрат настойчиво утверждает, что с работой, которую он теперь выполняет буквально одной левой, не справится большинство русских: она их утомит, сломит, они не выдержат, тем более за скромную зарплату в 18 000 рублей (600 долларов на момент интервью). И действительно, в другой нашей беседе он рассказал, как во время собеседования рассерженно бросил потенциальному работодателю: «Вам нужен работяга-кыргыз или пьяница-москвич?»

Наконец, я хочу обсудить еще один аспект рабочей жизни Кайрата и Альбины в Москве. Оба супруга трудятся в среде, где расизм по отношению к видимым меньшинствам из Средней Азии и с Кавказа – широко распространенное, рутинное дело. Действительно, в одной из клиник, где работала Альбина, ей посоветовали сменить имя на бейджике с кыргызской на русскую и представляться этнической кореянкой (при этом используя крем, отбеливающий кожу, и густой макияж), «чтобы не отпугивать клиентов». Также супружеская пара на тот момент занималась официальной сменой фамилии дочери (придав ей типично русское окончание -ова вместо традиционно кыргызской формы, начинающейся с фамилии отца), чтобы учителям и одноклассникам в школе она была более понятна.