Жить вопреки (СИ)

Он сочувствовал не предполагаемой глупости, а тому, что мальчишке пришлось через слишком многое пройти, чтобы понять все то, что он озвучил.

— Мудрые слова, только следует внести маленькую поправку — ничто не правдиво, ибо правда — чья-то точка зрения. Истина — голые факты, без оценки какой-либо из сторон. Посему понятия «истина» и «правда» не тождественны.

— Я запомню.

Аран склонил голову, признавая, что уважает озвученную точку зрения и сказавшего её.

— Помни, Страж. Помни, и будь всегда в мире с собой. Ибо только ты сам — своя правда. И именно поэтому ты — прав всегда. Но не всегда следуешь истине.

Человека того звали Галаар, он был Мастером своеобразного Монастыря.

Появление в селении Арана никого не удивило.

Кузнец, мастер Кад-Точ, с радостью предоставил юноше пространство для работы, пусть и посмеиваясь, видимо, сомневаясь, что у столь молодого кузнеца выйдет что-нибудь путное.

Или он был просто уверен, как и большинство людей до того, как он приступал к работе, что он даже молот поднять не сможет, не то что выковать что-то путное, ведь это большой физический труд, а много ли силы в его тщедушном тельце?

Ну ничего… Фурии тоже не особо крупные драконы, а способны убивать Истинных!

Аран докажет этому недальновидному человеку, что не менее искусен!

***

Сангород они увидели издалека — высокие каменные стены, защищавшие город от предполагаемых нападений кочевников и просто набегов врагов, ведь город был лакомым кусочком, было просто невозможно не заметить или даже намеренно не обращать на них внимание — они были главным ориентиром на всей обозримой равнине.

Город был окружён вспаханными полями, на которых были видны фигурки людей, — во всю шла посевная, нужно было успеть, пока Духи Земли принимали семена и позволяли им взойти, пока погода благоприятствовала.

Ворота в город были громадными — они, как и стены, вызывали уважение и трепет своими габаритами. Тяжелые, окованные полосами железа, дубовые створки дверей сейчас были распахнуты, а двое часовых из дружинников зорко наблюдали за правопорядком.

Домики здесь были, конечно, не в пример больше и красивее, чем в их родном селении. Оно было и понятно — терема господ были всяко краше избушек крестьян.

Но и дома простого народа радовали глаз — красиво сложенные из толстых брёвен, с резными коньками и расписными ставнями на окнах.

Добраться-то до города они добрались, но что теперь?

Идти на базарную площадь не хотелось — в таких метах всегда шум и постоянные споры, у Мирославы может там голова заболеть, да и у него самого тоже — много людей всегда испытывают много эмоций, он что, разорваться должен?

Но идти пришлось — хотелось немного обжиться на новом месте, пока Мирослава не подрастёт, пока он не будет уверен в том, что она справится со всем тем, что могло на её долю выпасть на пути.

Нужно было найти где жить, не меньше пары недель — но тут начитались некоторые трудности — путников многие могли принять на ночь-другую, но на более длительное время… нет.

Базарная площадь.

Им повезло.

Они на базарной площади познакомились с одной весьма милой старушкой, начавшей не справляться со своим хозяйством. Она была совершенно одна — муж давно умер от, как сказали целители, сухотной, да никто теперь правды не скажет. Часть детей умерли ещё в младенчестве, а двое сыновей, коим посчастливилось повзрослеть, по дурости своей пошли в воины, надеясь выслужиться и стать дружинниками, да не успели — оба полегли на поле брани.

Она с удовольствием согласилась взять себе двоих жильцов с тем лишь условием, что они будут ей помогать — ту же корову подоить, полы вымыть, курицу зарубить и прочее.

Весьма приемлемая, даже щедрая, если говорить откровенно, цена.

На том и порешили.

Так и прошли две недели — Радмир нашёл себе временное занятие — помогал в поле, ведь сейчас там любые руки дороги, всем хотелось закончить посевную как можно скорее, и потому юношу приняли там, как родного.

Ну и заработать, естественно, он умудрился — были здесь и те, кому было проще заплатить за чужой труд, чем потеть на жарком солнце самому. Радмир не одобрял таких жизненных принципов, но пока он на них мог хлеб купить — ему было не столь важно, о чём думают окружающие его люди.

Его вообще волновало мнение только одного человека — Мирославы.

Она, кстати, тоже хорошо устроилась — недалеко от той старушки, пустившей их в свой дом, жила известная по всему Сангороду знахарка, и маленькая помощница с несколько специфическим опытом, но огромным багажом знаний и весьма неожиданными и крайне простыми рецептами весьма эффективных снадобий.

Настасья души не чаяла в Мирославе, хоть сначала отнеслась к девчонке ещё совсем, ведь только двенадцать исполнилось ей, весьма скептически — обмана боялась, видимо. И зря — способности сестры он не преувеличил, а поручая теперь ей несложные случаи, или наоборот — самые запущенные, называя на людях своей ученицей, приобрела ещё больший успех в народе.

Кто же знал, что чудеса целительства, недоступные мастерице-Настасье, творила совсем ещё девчонка?

Да и не надо это было, по мнению знахарки, никому знать.