Жители острова Хемсё

Карлсон вздрогнул, взглянул по направлению, откуда раздался голос, и увидел при свете печки косматую голову с парой сверкающих глаз, опирающуюся на волосатые руки.

— Твое ли это дело? — возразил он, чтобы не промолчать.

— Мое, ведь звонят же в церкви, хотя я туда никогда не хожу! — отвечала голова.— Во всяком случае это тонкий мужчина: у него даже сафьяновые голенища.

— Еще бы! И калоши у него тоже имеются, если уж об этом идет речь!

— Ах, у него и калоши есть! В таком случае он, наверно, может и рюмочку поднести!

— Да! Он и это может, если надо,— ответил Карлсон уверенно и пошел за своей фляжкой.— Прошу!

Он вынул пробку, выпил глоток и протянул фляжку.

— Да благословит его Господь. Я, право, думаю, что это водка. Ну так счастливого года и добро пожаловать! Теперь я буду говорить с тобой на ты, Карлсон, а ты будешь меня называть дураком-Рундквистом, потому что так меня обыкновенно зовут.

Затем он опять забрался под одеяло.

Карлсон разделся и пополз в постель, повесив предварительно часы на солонку и поставив сапоги на середину комнаты так, чтобы хорошо были видны красные сафьяновые стрелки.

В кухне настала тишина, и слышен был лишь храп Рундквиста возле печки.

Карлсон не спал и думал о будущем. Как гвоздь вонзились в него слова старухи о том, что он должен стать выше других, чтобы поставить хозяйство на надлежащую высоту. Этот гвоздь причинял ему боль; ему казалось, что у него на голове нарост. Он думал о секретере из красного дерева, о рыжих волосах и недоверчивом взгляде хозяйского сына. Он представлял себя бегущим туда и сюда с звенящей в карманах брюк связкой ключей; кто-то приходит и просит денег; он поднимает кожаный фартук опускает руку в карман, вытягивает связку и перебирает ключи, как будто распутывает паклю; найдя самый маленький ключ, входящий в замочную скважину, он вставляет его в нее, точно так же, как вечером просунул в скважину свой собственный мизинец; но замочная скважина вдруг стала похожа на глаз с зрачком, становится круглой, большой и черной, как дуло ружья, а на другом конце ствола вдруг видит он лукавый глаз хозяйского сына, который как бы караулит деньги.

Отворилась кухонная дверь, и Карлсон пробудился от дремоты. На середине комнаты, которую теперь освещала одна луна, стояли две одетые в белое фигуры, которые сейчас же юркнули в постель; кровать сильно заскрипела, как лодка, когда она ударяется о ветхие мостки. Что-то закопошилось в простынях, пока снова не настала тишина.

— Покойной ночи, девочки! — раздался хриплый голос Рундквиста.— Пусть я вам приснюсь!

— Очень нужно,— ответила Лотта.

— Молчи, не разговаривай с чудищем,— остановила Лотту Клара.

— Вы так… милы! Если бы я только мог… быть таким милым… как вы! — вздохнул Рундквист.— Да, боже мой, становишься стариком! Тогда уже нельзя поступать как хотелось бы, и тогда жизнь уже цены не имеет. Доброй ночи, детки, и берегитесь Карлсона: у него часы и сафьяновые сапоги. Да! Карлсон счастлив! Счастье приходит, счастье уходит! Счастлив тот, кого полюбит девушка! Что вы там ворочаетесь в постелях, девушки? Слушай-ка, Карлсон, нельзя ли мне получить еще глоток? Тут так страшно холодно; дует из печки.

— Нет, ты теперь больше ничего не получишь, потому что я желаю спать,— заворчал Карлсон, потревоженный в своих мечтах о будущем, в которые не входили ни вино, ни девушки, и почти освоившийся со своим положением главного рабочего.

Опять наступила тишина. Через обе затворенные двери доносился лишь глухой шум голосов охотников, увлекшихся воспоминаниями, да ночной ветер завывал в трубе.

Карлсон опять закрыл глаза. Задремав, услышал он, как Лотта твердила что-то наизусть вполголоса, чего он не мог понять, но что сливалось в один протяжный шепот. Наконец он расслышал следующее:

— Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого… Твое есть царство, и сила, и слава во веки веков, аминь. Покойной ночи, Клара!

Через мгновение из постели девушек раздался храп. Рундквист, шутя или в самом деле, храпел так, что стекла в окне дрожали. Карлсон лежал в полудремоте и сам не знал, спит он или нет.

Вдруг приподнялось его одеяло, и мясистое, потное тело растянулось рядом с ним.

— Это Норман! — услышал он возле себя голос. Он понял, что пришел рабочий, который должен был спать вместе с ним.

— Ага, сторож вернулся,— раздался хриплый бас Рундквиста.— Я думал, что это черт, который вечером по субботам охотится.

— Ты же не можешь стрелять, Рундквист; у тебя же нет ружья,— ворчал Норман.

— Не могу? — возразил старик, чтобы сказать последнее слово.— Я могу из винтовки убивать и через простыню…

— Потушили ли вы огонь? — прервал его ласковый голос старухи, которая с порога взглянула в кухню.

— Да! — ответили ей хором.

— Так покойной же ночи!

— Покойной ночи, тетка!

Послышалось несколько вздохов, потом запыхтели, засопели, закашляли, и раздалось громкое храпение.

Но Карлсон еще не сразу заснул, он считал стекла в окне, чтобы вернуться к действительности.

Глава II