Житие архиерейского служки

Вечером архиерей сидел в спальне на постели и стриг маленькую собачку, ласково говоря с ней по-французски.

Добрынин вошел, и сделал монастырский артикул в ноги, и произнес:

– Нижайше прошу ваше преосвященство уволить меня от теперешней должности к прежней.

Архиерей бросил ножницы на одеяло, вздернул нос. Недостриженная собачка, тявкая, соскочила на пол.

– Маловер, – произнес архиерей, – почто усомнился еси?

Потом, помолчав еще несколько секунд, архиерей вскочил из-под одеяла, неодетый, и побежал в кладовую.

Добрынин молчал в недоумении.

Из темной кладовой вдруг вылетел рыжий лисий мех, потом другой, третий – и так всего до восемнадцати.

За лисами вышел сам архиерей.

– Вот возьми, – сказал он, – сделай себе шубу. Сукна на покрышку можешь сам купить.

И, помолчав, прибавил:

– Деньги имеешь.

Итак, соорудилась эта шуба, которая была как бы мирным трактатом, а о сватовстве замолкла на некоторое время всякая речь.

Заговоры и собеседования, доносы и прочее монастырское

Часто бывали у архиерея в покоях консисторский член Иринарх Рудановский и учитель латинского языка Садорский. Вместе с Добрыниным представляли они собою одну компанию.

Садорский называл Рудановского отцом, а Добрынина братом и другом.

Таким образом, получилось, как бы святое семейство.

Садорский был человек опытный и небрежно-льстивый.

Нужно сказать, что, по обычаю, епископ не имеет права подавать прошения о переводе в другое епископство.

Перевести может святейший синод, так сказать, по собственной воле.

Поэтому епископы хлопочут путями окольными.

Все люди севские ждали, когда же наконец уедет епископ Флиоринский.

И вот показал Добрынин Рудановскому письмо, выкраденное у преосвященного.

Письмо было ответное от синодского обер-секретаря Остолопова. Очевидно, епископ просил о переводе, потому что Остолопов подписал следующее:

«Я хотя истинный вашему преосвященству друг, но мое дело по синоду сейчас такое, что услужить вам в рассуждении перемещения не вправе, да и впредь уверять не осмеливаюсь».

Прочтя сие выкраденное письмо, Рудановский послал в синод прошение о переводе его на житье в какой-нибудь малороссийский монастырь.

У Рудановского был брат в синоде, и перевод последовал.

Теперь остался Садорский с Добрыниным.

Добрынин думал, что они будут играть дуэт, но Садорский решил сыграть соло.

Однажды пришел из рощи архиерей мрачный.

Соглядатаи донесли Добрынину, что Садорский имел с епископом свидание наедине.

Архиерей сел в кресло, потер руками бороду, лоб и спросил с досадой и смятением:

– Какие у вас с Иринархом происходили обо мне разговоры?

– Обыкновенные, – отвечал Добрынин.

– А письмо, – возгласил архиерей, – какое письмо ты показывал Иринарху?

Нападение было сделано не врасплох.

Добрынин был воспитан в монастыре и привык держать тайную дружбу даже с крысой, если она имела вход к какому-нибудь схимнику и могла о нем что-либо донести. Поэтому он отвечал с твердостью и сладостью:

– Письмо я показать не усомнился потому, что в нем не было никакого секрета, и мы читали его с сожалением, что другие недостойные архиереи перемещаются, а ваше преосвященство, столь образованием прославленное, не вознаграждается достаточно.

– Нет, неблагодарный, – сказал архиерей, – не тебе меня обманывать. Признавайся во всем, это смягчит твою участь.

Нужно было признаваться, по крайней мере за Садорского, – таково монастырское правило, – а кроме того, нужно было, так сказать, перейти в наступление.

Добрынин произнес:

– Я все, что могу припомнить, донесу чистосердечно. Прошу только терпения меня выслушать.

– Вон все! – крикнул лихой владыка.

– Когда в разговорах наших, – продолжал Добрынин, – доходило до вашего преосвященства, то я и Садорский оба согласны были в том, что вы обидно поступаете с людьми, к вам приверженными. Ругаете вы повсеместно и рукам волю даете даже и при всех людях, отчего натурально подчиненный теряет к вам преданность. Потому мы сердечно желали, чтобы ваше преосвященство получило большей степени епархию, для того чтобы сердце ваше, так сказать, смягчилось, а нам остаться покойными.

– Ба! – крикнул архиерей. – А кто научил тебя этакому красноречию? А терпение где? – еще сильнее гаркнул он.

Тогда, по монастырскому обыкновению, бросился Добрынин архиерею в ноги и произнес:

– Что я всю истину сказал, подтвердит и Садорский.

– А он почему знает? – лукаво спросил архиерей, закрасневшись.

– А он, – отвечал Добрынин, – письмо ваше меня достать подучил и сведения о вас под рукою собирал, он же и смутил душу вашего преосвященства в отношении меня.

– Нет, – отвечал архиерей, – он человек благородный, и тебя истреблю прежде него.

Преосвященный, под видом посещения киевского митрополита, посетил Иринарха Рудановского, которого Добрынин успел обо всем известить.

Иринарх с Добрыниным в речах не разбился. И архиерей утвердился в мысли, что главный враг его Садорский.

Поскучнел Киев во время этого посещения.

Смотрел Добрынин знаменитую лавру, зашел и в бурсу.