Житие Бориса Завгороднего

Привыкши убегать от милиции с максимальной скоростью, Борис Завгородний был удивлён и озадачен отсутствием такой необходимости в Республике Сан-Марино. Вручили ему какую-то награду от европейской ассоциации писателей-фантастов. Выпил он на радостях итальянского вина, закуролесил, вышел в город и потерялся. Растворился в сумерках. Пришлось пустить по следу силы правопорядка. Что ж вы думаете? Нашли и с почестями доставили в отель.

Представьте себе картину: по ночной улице летит полицейская машина с открытым лючком, откуда по пояс высовывается Борис Завгородний и, перекрикивая сирену, в упоении вопит: «Порко мадонна!» — гордый тем, что уже умеет выражаться, как природный итальянец.

А вот немцев (перед возвращением на Родину) он убил наповал. Делегация из Германии давно искала повод выпить с легендой советского фэндома. Завели в летний ресторанчик, заказали дорогое шампанское.

Выпили. И тут подходит к столику жалкая капиталистическая собачонка на тонких нетвёрдых ножках. Завгородний смотрит на неё, и прошибает его слеза. Наливает шампанского в хрустальную мисочку и ставит на пол перед тварью дрожащей. Та полакала немного — и растянулась.

Немцы сидели окаменев.

* * *

Но всё это меркнет перед тем, что он сотворил, возвратясь домой с Еврокона. Он организовал и провёл Волгакон, причём с таким размахом, превзойти который не удалось потом ни одному фантастическому шабашу на территории России и прочих бывших республик Советского Союза — ныне сопредельных держав.

Не спрашивайте, как он такое провернул. Я упоминал уже, что действительность робко отступала перед неукротимым Завгаром. Привлёк он какой-то частный капитал (дело происходило уже в 1991-м), взял штурмом муниципалитет, сколотил из членов клуба команду, арендовал гостиницу, окончательно сорвал голос, поставил всех окарачь, но мечту воплотил.

Да-с, милостивые государи, случилось это именно в 1991-м. Советская власть приказала долго жить, темнолицый Борис Иванович был уволен из рядов КГБ в чине майора и уехал в Иркутск охранять какой-то там банк, секретарь обкома комсомола, дразнивший Завгороднего гегемоном, стал одним из директоров фонда «Росинвест», после чего загремел под суд, а учитель, переводивший письма на английский… Вот насчёт учителя — не знаю. Куда-то делся.

Что ж, кому возрастать, а кому умаляться.

Вы не поверите, но на Волгаконе присутствовали даже зарубежные гости. Впервые. Раньше они к нам ехать побаивались. А тут вдруг — со всех сторон. От Шотландии до Японии.

Переводчик Ооно Нарихиро слышал, что в России много пьют и сильно обижаются, если откажешься. Поэтому он взял с собой запас чудодейственных таблеток: проглотишь одну, выпьешь — и трезвый. Одного не учёл: в России алкоголя гораздо больше, чем в Японии фармацевтики. Словом, на третий день таблетки у него кончились. И вот во время речной прогулки на катамаране «Отдых» (да-да, даже «Отдых» зафрахтовали!) японский переводчик с блаженной улыбкой лежал в спасательной шлюпке без чувств и был счастлив.

С тех пор он ежегодно возникал на каком-нибудь российском фантастическом сборище, но таблеток уже с собой не брал. Какой смысл зря добро переводить!

Но это ещё что! В стране бушевала инфляция, и Завгородний, не желая отставать от времени, напечатал специально для Волгакона собственные деньги. А примерно полгода спустя, кажется, в Питере, нечаянно столкнувшись с министром финансов Гайдаром, подарил ему купюру желтоватых оттенков со своим портретом, номиналом «Один Завгар» и предостережением о недопустимости подделки.

— А сё? Вам можно, а мне нельзя?

* * *

Любой его поступок был эпичен и неправдоподобен, даже самый что ни на есть бытовой. Вот сломал он ногу. «И что? — спрóсите вы. — Кто из нас ног не ломал?» Так-то оно так, но сращивал он её три года. Повторяю: три.

Сам, конечно, виноват: нет бы полежать месячишко-другой, а он мотался по стране, не пропуская ни одного фантастического съезда.

Представьте себе забегаловку где-нибудь там, я не знаю, за Уралом. Распахиваются двери, и в помещение строевым шагом вступают два колоссальных фэна, причём каждый держит на плече костыль подобно церемониальному карабину СКС-1. Навытяжку замирают у косяков.

Затем в проём вдвигается загипсованная нога, и двое других не менее атлетических юношей, сплетя из рук сиденьице, вносят Завгара. То бишь Бориса Завгороднего. Хорошо хоть «Встать! Смирно!» не командуют.

Бережно усаживают на стульчик возле стойки. Один подобострастно обмахивает пылинки с гипса, другой с благоговением подносит кружку пива.

И всё это на глазах у потрясённых посетителей и персонала.

Откуда-то берётся безногий нищий на тележке. Отталкиваясь от пола деревянными упорами, похожими на штукатурные тёрки, он подкатывается поближе и жалобно спрашивает:

— Слушай… Почему тебя все любят, а меня все п…т?

* * *

Ну и допрыгался до ложного сустава (это когда кость размягчается и начинает сгибаться не там, где положено). На третий год уложили Бореньку в какую-то хитрую клинику, выпилили кусочек кости из таза, подсадили на место перелома и кое-как срастили.